Разгульная жизнь мужа для Прямиславы не составляла тайны, как и то, кем он ее заменил. Теперь она не столько желала, сколько боялась того дня, когда он вспомнит-таки о законной жене, устроит пир, завершающий брачный обряд, и ей придется вести его дом. Разумеется, его блудливых подружек она первым делом разошлет по дальним селам, но… Как ни молода была Прямислава, а все же понимала: ей будет стоить немалого труда избавить мужа от старых привычек.

– Чего же с него взять, голубка! – Нянька Зорчиха разводила руками. – Он с тобой обвенчан, и только, а живет один, как бобыль. Как же ему быть? Вот и блудит. Известное дело!

– Зачем тогда женился? – отвечала Прямислава. – Это я была дитя неразумное, за меня отец все решил. А ему-то четвертый десяток шел, заранее знал, как все будет! Если нужна жена, так искал бы настоящую, а не сватался к недоросточку!

– Не ради жены, а ради мира с Вячеславом он сватался! Отца твоего любовь ему была нужна, а не твоя! И отца не упрекай: мало ли крови Изяславичи всем попортили. Как Зорча мой покойный говорил: худая стоянка лучше доброго похода!

Привыкшая к монастырскому образу мыслей Прямислава старалась смириться, но кровь князей-ратоборцев бурлила в ней. Долго еще после случая на торгу она бледнела от негодования, вспоминая Вьялицу, наряженную в шелк, с яркими лентами в косе, с тремя рядами блестящих бус на шее, с серебряными кольцами на висках и браслетами на обеих руках! Ее самодовольное румяное лицо, торжество, с которым она объявила себя чуть ли не берестейской княгиней, не зная, что настоящая княгиня стоит перед ней! Прямислава чуть не плакала от досады и унижения. Не хватало еще ей, княжне Рюрикова рода, встать на одну доску с этими… Ей, внучке англосаксонской принцессы Гиды и киевского князя Владимира Мономаха, родичи которого сидят на тронах в Греческой земле, Польше, Угорщине, Швеции, Юрий предпочел вот эту… Прямислава не могла ревновать мужчину, которого совсем не знала и не любила, но ей как острый нож казалась сама мысль о том, что ее законное место занимает разряженная холопка.

– Да где бы он обретался теперь, Юрий, если бы мой дед Владимир ему берестейский стол не отдал! – бушевала Прямислава у себя в келье перед Зорчихой, которая слушала и горестно вздыхала, продолжая вязать чулок. – Жил бы сейчас из милости у какого-нибудь сильного князя при дворе, за каждую корку бы в пояс кланялся, рубахи бы носил с чужого плеча! Мои отец и дед его князем сделали, а он и меня обидел, и на отцовский стол теперь рот разевает! Дурная кровь эти Изяславичи, всех бы их под корень извести, чтобы и на племя не осталось!

А Юрий, не зная, как проклинает его собственная жена, был весел и доволен. Приняв посольство, звавшее его на туровский стол, он тут же стал собираться. В Берестье он вместо себя посадил своих троюродных братьев-сирот, Юрия и Вячеслава. Старшему из них исполнилось тринадцать лет, младшему – одиннадцать.

Дружину и челядь Юрий увел с собой. Прислал он и за женой, но Прямислава наотрез отказалась ехать. Княгиню приводила в негодование мысль, что ее пытаются заставить за спиной у отца участвовать в захвате его владений, а кроме того, она не желала видеть Юрия Ярославича, который променял ее на купленных холопок, и не похоже, чтобы раскаялся! Конечно, она была бы вовсе не прочь снова оказаться в Турове, но не таким же образом! Мать умерла, сестру Верхуславу тоже выдали замуж, и в городе ее детства Прямиславу никто не ждал.

Юрий не настаивал, чтобы жена его сопровождала. Казалось, за своими пирушками он не замечал, как идет время, и продолжал думать, будто в Апраксино-Мухавецком монастыре живет десятилетняя девочка.

После отъезда князя Прямислава с Зорчихой каждый день бывали в городе: то на торгу, то на службе в Успенском соборе. Новостей хватало. Рассказывали, что владимирский князь Андрей – родной дядя Прямиславы по отцу – обновляет укрепления города, хотя его главный враг, князь Ярославец, уже погребен внутри, в соборе. Володарь перемышльский готовится идти воевать ляхов, чтобы отомстить им за постоянные набеги. Вот только по брату поминки справит – умер Василько теребовльский, много лет назад злодейски ослепленный недругами. Но ни из Турова, ни от ушедшего в Угорщину Вячеслава вестей не приходило.

В Берестье пожаловали новые князья, Юрий и Вячеслав. Кормилец их, боярин Нежата, являл собой образец учтивости и богобоязненности, поэтому на другой же день оба приехали в Апраксин-Мухавецкий монастырь. Братья были послушными и рассудительными отроками, отменно обученными Священному Писанию. С игуменьей Юхимией они обходились весьма почтительно и обещались во всех делах спрашивать ее совета.

Боярин Нежата подтвердил, что Юрий благополучно приехал в Туров, там его радостно встретили и устроили на княжьем дворе. Но попутно туровцы послали к владимирскому князю Андрею и просили быть им «вместо отца».

– А значит, боятся, что киевский князь им головы снесет! – злорадно воскликнула Прямислава. – Или мой отец вернется, и тогда им не поздоровится, вот и хотят себе во Владимире защиту найти. Зря надеются! Не будет Андрей предателям против родного старшего брата помогать!

– Грех тебе так говорить, княгиня! – прервала ее игуменья. – Грех на своего мужа венчанного беду звать!

– А радоваться, что отец мой ворами будет ограблен и оскорблен – не грех? – воинственно отозвалась Прямислава. – Я отца своего почитаю, а вору добра желать не могу, хоть он мне муж, хоть кто! Сам-то Юрий помнит, что он мой муж? Да он меня на улице встретит – не узнает!

– Что же ты с ним не поехала, ведь звал!

– Дом отца моего расхищать звал? Не дозовется, пусть хоть охрипнет! Вот вернется отец…

Прямислава запнулась. Если Юрия Ярославича ждет гибель, он и ее утянет за собой. Ведь где ей взять другой судьбы, коли Бог их сочетал? Но сочувствовать бессовестному мужу она не собиралась и отказывалась мириться с этим захватом.

Взбудораженная и разгоряченная этими мыслями и разговорами, Прямислава не могла заснуть и полночи ворочалась на тощем монастырском тюфяке. А за окошком царствовала весна, цвела черемуха, из-за отволоченной заслонки тянуло свежими, сладкими, будоражащими запахами, от которых на сердце становилось тревожно и радостно. Мысли о престолах и войнах отступали: это не главное, ей нужно думать о другом, иначе она упустит самое важное в жизни. Но что? Лежа с закрытыми глазами, Прямислава жадно вдыхала запахи весны, стараясь уловить тайну. Грудь ее расширялась, будто пытаясь втянуть весь сладкий воздух ночи, не упустить ни капли. Хотелось куда-то бежать, кого-то искать, лететь, как ветер, над темной влажной землей, над свежими травами, над рекой, в которой отражается луна… И ее беспокойные порывы не имели к борьбе за престолы уже никакого отношения.

Но она, венчанная жена незнакомого и нелюбимого человека, и ему-то ненужная, была заперта в своей уже решенной и навсегда определенной судьбе, в монастырских бревенчатых стенах. А от весны ей оставались лишь призрачные дуновения из-за неплотно задвинутой заслонки.

И где-то совсем далеко, в темной ночной стране, словно голос ее бессловесной и неясной тоски, выли волки…