– Вот вроде их главный! – заорал Свен, луженая глотка которого могла перекрыть рев любой бури. – Только молодой больно.

Свен не ошибся: на груди юного, лет шестнадцати, ляха блестела золотая гривна искусной работы, которую тот никак не мог в таком возрасте заслужить делом. Одежда его, весьма помятая и испачканная, тоже была хорошей, на поясе в ряд сияли серебряные бляшки.

Лицо парня, порядком чумазое и почему-то с зажмуренным правым глазом, показалось Ростиславу знакомым. Сообразив, кто это, он охнул и замер с открытым ртом, сам не веря в такую невероятную удачу.

Подобное счастье стоило всех понесенных трудов. Перед Ростиславом сидел на земле со связанными руками князь Владислав, старший сын польского короля Болеслава Кривоустого.

– Пан Владек! – От избытка чувств Ростислав прижал руки к груди. – Как же я рад тебя видеть! Вот накажи меня Бог!

Он умел говорить по-польски – научился за те месяцы, что провел в заложниках у короля Болеслава. Там-то он и познакомился с его семьей: с женой, королевой Собиславой Святополковной, дочерью прежнего киевского князя Святополка, и со всеми ее детьми. Владислав был старшим из них, и, глядя на эту пару, мало кто угадал бы в них мать и сына. Собиславу Святополковну обручили трехлетней девочкой, а выдали замуж семилетней – в этот год ее нареченный жених стал польским королем, унаследовав трон после смерти отца, и Святополк решил, что затягивать со свадьбой не стоит. В семь лет став королевой, своего первенца Собислава родила в тринадцать, и вот теперь Владиславу исполнилось уже шестнадцать.

Ростислав не притворялся: едва ли он мог бы искреннее ликовать, увидев сейчас перед собой родного брата.

Но времени упиваться удачей не было.

– Варяг! – Он обернулся к здоровяку, который стоял рядом, охраняя знатного пленника и ожидая указаний. – Выбрать ему коня наилучшего, привязать к седлу. Берешь троих, кого захочешь, но чтобы лошади – как ветер, и мчишься в Перемышль. Пошел!

Ничего больше не спросив, понятливый оружник метнулся к лошадям. Знатного пленника требовалось как можно быстрее увезти подальше и сберечь во что бы то ни стало. Пока он во власти перемышльцев, у польского короля связаны руки.

* * *

Свен с тремя отроками и пленником ускакал, а Ростислав занялся другими делами. Забот хватало, а у себя в дружине он старался держать таких людей, которые и без него могли справиться с поручениями.

Поодаль бродили польские кони. Они поуспокоились, выбились из сил и, хотя и с опаской, но давались в руки. Жители Вислоча собрали свое стадо и тронулись в обратный путь. С ними Ростислав отправил пленных ляхов, которые со связанными руками могли идти самостоятельно. Тех, кто не мог, посадили на польских же коней и погнали следом. Можно было не сомневаться, что жители Вислоча, пережившие по вине ляхов такие лишения, не дадут никому сбежать.

Два десятка, Звоняты и Микулича, Ростислав послал назад, велев как можно быстрее добраться до берега Вислоки. С оставшимися четырьмя десятками он прикрывал отход. Все-таки отряд Владислава был больше, и немалая часть его людей осталась в живых и на свободе. Сейчас ляхи, разбежавшиеся по лесу, придут в себя, усмирят коней, соберутся вместе. И обнаружат, что королевича нет ни среди них, ни среди мертвых тел на месте битвы – без перстней, поясов, а иногда без верхней одежды и обуви. И что они сделают тогда?

Ростислав не знал, кого ляхи выберут старшим, но он сам на месте этого старшего предпочел бы рискнуть и пуститься в погоню, чем возвращаться в Краков без добычи и без старшего королевского сына.

Самое умное для перемышльцев было бы уйти как можно быстрее и укрыться в ближайшем сторожевом городке – Добрыневе, а до него верст пятнадцать. Конная дружина преодолеет это расстояние легко, но пеших погорельцев из Вислоча, и без того измученных и еле бредущих, не заставишь идти быстрее. В крайнем случае люди могут рассеяться по лесам, и тогда какая-то часть из них, в конце концов, проберется к своим. А скот? Скотину они не бросят, потому что без нее не переживут зиму. А возможности князя Володаря помогать им тоже не бесконечны.

Бросить тех, кого только что спас, Ростислав не мог. Ведь если князья, поселив людей на таких беспокойных рубежах, не обеспечат им защиту, то смердов не удержишь здесь никакими силами. Не за ноги же их привязывать! И конные десятки Ростислава ехали шагом, как недавно ляхи, прикрывая отступление бредущих людей и скотины. Только он в отличие от Владислава позади дружины пустил пешими двух отроков, Рысенка и Тешилу, чтобы вовремя дали знать, если появится погоня.

Впереди послышался глухой стук топоров. Вот уже заблестела под солнцем Вислока. Бывшие пленники со стадом пошли бродом, а затем погнали коров вверх по откосу. Вдоль тропы лежало несколько срубленных деревьев: развесистые ели, корявые старые березы и молоденькие березки, окруженные облаком свежей зеленой листвы. Глянув на них, Ростислав подумал, что эти деревья похожи на женщин – сгорбленных старух и стройных юных красавиц, по нелепой случайности убитых в вечной порубежной войне…

Кто-то рядом шмыгнул носом. Ростислав опустил глаза: держась за его стремя, рядом с конем брела молодая женщина из Вислоча, неся на руках укутанного в ее же верхний платок грудного младенца. Словно почувствовав его взгляд, она подняла глаза. Чистое лицо молодой, лет шестнадцати, матери было заплакано, глаза опухли, губы потрескались. Эта юная свежесть вкупе с тяжким горем составляли такое острое, резкое, бьющее по сердцу сочетание, что Ростислав дрогнул.

– Убили моего мужа вчера, – сказала молодуха, увидев, что князь смотрит на нее. – Витко-гончар, двор наш сразу где церква, первый. Знаешь нас, княже?

Ростислав помедлил и кивнул, вспомнив гончара Витко.

– Убили перед двором, – продолжала женщина. – Налетели трое на одного… Уже когда ворота взяли… У них и копья, и брони, и все, а он в рубахе и только щит с топором успел схватить…

– Родные у тебя есть? – спросил Ростислав.

– Дядья на Волыни.

Ростислав снова кивнул. Где он возьмет ей нового мужа? А взять где-то надо, потому что одна она, вчерашняя девочка, не построит новую избу, не прокормит себя и младенца.

– Один у тебя? – Он показал на ребенка.

Тот уже проснулся и заплакал, и женщина стала качать его на ходу, потому что сесть и покормить было некогда.

– Один. Первый помер, этот вот держится, слава Живе.

Молодуха посмотрела на Ростислава: в глазах под опухшими от слез веками светилась бодрая надежда. Видно было, что молодуха бойкая, не плакса; растерялась, придавленная и ошеломленная свежим нежданным горем, но молодость берет свое. Ростислав в гневе стиснул зубы. Такая молодая, полная сил, ей еще жить и жить, детей рожать…

– Княже, едут! – закричал сзади Рысенок.

Мигом забыв про юную вдову, Ростислав обернулся, спешился и приложил ухо к земле. Слушать землю его научил один старик половец, пленник, много лет проживший среди челяди Володаря.