Третья часть ее знакомых – люди, которые, использовав ее связи, пытались извлечь из них максимальную пользу. Джуна их тоже распознавала сразу. Связями не делилась. Людей друг с другом сводила неохотно. Если ее друзья начинали дружить помимо нее друг с другом, сильно нервничала. Ревновала. В большинстве случаев со скандалами выгоняла обе стороны. Отлучала от себя.

Четвертая часть – тусовщики. Они ничего не приносили. Являли собою облака обещаний – сделать музей Джуны или продать ее картины и так далее. Прилипалы просто ежедневно приходили. Сидели у Джуны, пили. Ели. И за полночь уходили. Ничего не продавали. Ничего не открывали. Слушали ее бесконечные россказни, как слуги ее вновь обворовали, осуждающе кивая. Иногда Джуна даже давала им деньги на такси.

До меня же Джуна настойчиво, зачастую агрессивно, сейчас я понимаю, из последних силеночек, «докапывалась сама», не относя ни к одной из категорий своих знакомств и контактов. Из чувства самосохранения я категорически не брала от Джуны ни денег, ни подарков, зная о ее склонности обвинять человека в воровстве. И старалась общаться исключительно при свидетелях, поближе к камерам внутреннего наблюдения.

Когда она что-то заказывала купить, я покупала, но не брала за это денег, а приносила в подарок.

– Я заплачу, у меня есть деньги, – настаивала Джуна.

– У меня тоже, – улыбалась я, не договаривая, что они были последние.

– Ну и ладно… – махала она рукою.

Но иногда мы оставались наедине. Тогда вся ее энергия обращалась только на меня одну. От ее табака трещали волосы. А от пронизывающих душу взглядов возникало лишь одно желание – погладить ее по волосам, успокоить.

Однажды на художественном полотне я увидела девочку. И непроизвольно спросила:

– Джуна! Почему ты так убиваешься о сыне и никогда слезинки не проронила о дочери?

Она преобразилась в лице. Стала задумчиво-мягкой. Грустной. Печально-горькой.

– Света. Когда я ее родила, мне не было восемнадцати лет! Я не люблю вспоминать эту историю. У меня очень узкий таз. И Юна пошла не вниз, а наверх к сердцу… Вот так… – Джуна задохнулась. – Ее у меня отняли. Шесть лет, Света. А потом она умерла.

– Но у тебя же были еще дети, – с полной уверенностью сказала я.

– Да. Близнецы. Они родились неполноценными. Я хотела их забрать, Света, клянусь. Я ходила везде! Мне не дали… У меня страшная жизнь. Врагу не пожелаешь, Света! Врагу не пожелаешь…

Я не стала «лезть под ногти» и спрашивать, кто являлся отцом ее детей до Вахо. Душа моя свернулась, как сворачивается скисшее молоко на плите. Так со мною бывает, когда речь заходит об инцесте. Я просто так почувствовала. В тот миг. Гораздо позже, просматривая интервью Джуны в Интернете, я обнаружила как раз таки информацию о том, что близнецы были от ее отца. Но утверждать, верна ли эта информация или это ее «понты», я не могу.

В тот день мой неожиданный для нас обоих вопрос под напором горьких воспоминаний вызвал в ней потребность петь о любви ту песню, что я так любила в восьмидесятые и что прославила Ирина Понаровская. Это была песня на слова Джуны…

Если Вахтангу достались слезы и любовь, то Юне – философия и легкость пера матери.

Юнии, или Юне, посвящены многие стихотворения Джуны. Легенды и притчи – «Альтернатива», «Воительница», «Загадочная добродетель», «Зимний ноктюрн», «Золотая овца», «Притча Алеса», «Притча Сардиса», «Притча Юнии», «Прегрешение» и другие.

Жанр, обозначенный Джуной как притча, более похож на романтический рассказ с множественными продолжениями и набором одних и тех же главных действующих героев. Причем в эти рассказы, подобно Сервантесу, Джуна вставляет стихи. Если все притчи Джуны соединить вместе, получатся некие хроники жизни на далекой планете или, к примеру сказать, роман «Дон Кихот», где дочь ее Юния и биографией, и чувствами, и стремлениями, и волшебством поэтики характера сильно схожа с самой Джуной, своеобразным Дон Кихотом нашего времени.

Сумасшедшее чувство любви Джуны ко всем детям без разбора, даже к тем, что находились еще в утробах матерей, как мне показалось, вызвано ранними собственными потерями. Она с младых ногтей не проходила мимо изодранных, побитых, обиженных, больных. Вытаскивала из каких-то колодцев, лечила тех, кто падал с велосипеда, попадал в истории. А ведь раньше мы все были вольные. За нами не ходили родители до пенсии, как теперь. Мы выходили гулять утром и появлялись только к обеду, а потом к ужину. Играли в «войнушку» и «казаки-разбойники». И это было естественно и нормально. Джуна в первую очередь помогала детям. Потом – взрослым. Она рассказывала множество сл у чаев, когда она буквально вытаскивала детей с того света. Лечила беременных. Лечила. Лечила. Лечила. Не потому, что добра или недобра. Ею правило безудержное чувство необходимости это делать. Без всяких вариантов.