— Слышь, Хотила, куда они двинулись?

— К Велесовой роще, не иначе.

— Другие тропы есть?

— Есть, — согласился охотник, — но не короче.

— По ним и пойдём, — решил Колот, тут же пояснив: — Засады опасаться надо, а там мы пробежать сможем.

Збродней даже опередили, успев утоптать для битвы снег. Збродней было два с половиной десятка против четырёх княжеских. Бой был короток, видно, не зря кметей учили ратному делу. Лишь отдельные сшибки, когда збродень был тоже не промах, стихали с трудом. Колот, больше искавший бывшего кметя Зубилу, чем дравшийся, обратил внимание на схватку, кипевшую в стороне. Хряк, огромного роста и, по всему, великой силы, отшибал от себя княжеских воинов здоровенной рогатиной, на которую можно было запросто взять тура-трёхлетка. Два тела неподвижно лежали около него, третий, подвывая, отползал в сторону, кровавя снег. Лапа, выдернув меч из ножен, устремился туда, по-волчьи пригнув голову, прыгнул через распластанный чей-то труп, толкнул отрока, подставившегося под рогатину, тем самым спасая его от неминуемой смерти.

— А-а! — заорал Хряк, вряд ли узнав Колота. Лапа нырнул под рогатину, с силой ударив мечом по проходившему над ним древку, развернув разбойника к себе спиной, на которой туго натянулся нагольный кожух. Хряк, понимая, что не успеет развернуться, попытался отпрыгнуть в сторону, одновременно взмахнув рогатиной, стараясь достать противника. Клинок Колота оставил на боку главаря збродней длинную рану. Хряк завалился в сторону, всё ещё не понимая, что рана смертельна, пытался подняться и, рыча, снова падал, а Колот уже бежал к другой схватке.

Вот и старый соратник Зубило. Он стоял среди окруживших его полукольцом кметей, видимо, попробовавших его меч. Ему бросали оскорбительные выкрики, но Зубило был спокоен и даже величествен в кольчуге, в литом шеломе с кольчатой бармицей. Кое-кто попытался обойти его и увяз в сугробе. Зубило сделал шаг к нему, и кметь, как пловец, рассыпая снежные брызги, выбрался на утоптанное место. Один из Колотовых воинов, грозно заорав, кинулся на бывшего кметя, но тот, легко отбив клинок, с силой, мечом плашмя, ударил его по голове так, что шелом съехал на лоб. Неопытный, на мгновение потерявший из вида поле, кметь открылся и получил удар ногой в живот от Зубилы. Горе-воин покатился под ноги к своим. Подбежавший Колот услышал хохот Вавулы. Кто-то, натягивая лук, пытался поймать открытую грудь соперника.

— Прочь! Не лезть никому!

Распихав всех, Лапа шагнул к бывшему соратнику.

— А-а, Колот! — воскликнул Зубило, узнав и, кажется, не удивившись. — Вот и свиделись. Учи лучше своих людей, не то я уже всю дружину перебил бы. Только со своими не дерусь, никого не поранил даже.

— Волколак тебе свой! — выкрикнул уязвлённый словами разбойника о воинском неумении Вавула.

— Отпусти меня, Колот! — попросил Зубило. — На Ладогу уйду, не появлюсь здесь больше, клянусь Перуном!

Хотелось отпустить збродня, ибо для Колота он был не только спасителем, подсказавшим Хряку отпустить Лапу с женой, но и братом по рати, с которым вместе бились в жестоких схватках, делили пищу и кров, который обязательно оберёг бы от вражеского удара в спину. Кто не был в горячих кровавых походах, тот не поймёт и слова о том, что рать — это одна семья. Для них это будут лишь просто слова. Но и Зубило понять должен, что княжеская служба велит исполнять приказы и невыполнение их равно предательству.

— Поздно, — тяжело покачал головой Лапа, — сам знаешь: тебя отпущу, тогда и мне не жить. Пойдём со мной, я князя за тебя просить буду, а там, глядишь, Святослав вернётся, простит тебя.

— Сам-то веришь в то, что сказал? — невесело усмехнулся Зубило. — Повесят меня либо голову отсекут топором без чести.

Колот не отвечал, с хмурой скорбью глядя на бывшего соратника. Прав ведь он: выбора нет, и что можно сделать, чтобы решить по чести, мыслить не хотелось. Зубило постоял, чуть раскачиваясь, думая. Живым не выпустят, а сдаваться он не собирался. Нету чести у збродня, обмелел душой бывший кметь, но встреча с Колотом всколыхнула внутри то, что растаяло не до конца: клятва верности князю, дружинное братство, когда соратнику веришь, как себе; иначе в бою, в трудных походах, не выжить. Вся жизнь, та, лучшая, в сравнении с разбойничьей, вмиг прошла перед глазами. Обернулся, посмотрел на застывший, кряхтевший стволами деревьев от мороза лес, повернулся к Колоту, вымолвил:

— Прикажи своим людям отойти.

С тяжёлым звоном упала на снег кольчуга, на неё рухнул шелом с отвалившимся подшлемником и щит.

— Бронь себе возьми, — глухо сказал Зубило. Лапа кивнул, стараясь не смотреть разбойнику в глаза. Какое-то время Зубило рассматривал меч, любовно водя пальцами по клинку, будто мысленно с ним разговаривая. Затем присел, развернув гарду к земле, надавил на крыж[30], крепко утверждая черен[31]. Меч, будто проросший зуб сказочного змея, остро торчал кверху. Зубило встал на колени, откинул движением руки назад тёмные пряди волос. В вылинявшей, не раз латанной рубахе он всё равно не походил на збродней своей ватаги: в нём была некая гордая стать воина Святослава.

— Славные были дни, — попытался улыбнуться Зубило, — и князь был славный, только я, дурень, неправильно тогда сделал…

Он напрягся перед решительным шагом. Резко вдохнув, навалился грудью на клинок. Колот отвернулся, не желая смотреть. Рядом с ним умирало его прошлое, тяжёлое, но и славное, ибо так устроен человек, что в памяти тускнеет всё плохое, заставляя ярче гореть хорошее. До горечи жаль было Зубилу, убившего некогда воительницу из дружины Святослава, которую, кстати, Колот терпеть не мог, и бежавшего от наказания. Колот замер, не замечая вновь окруживших их кметей. Те, как и Колот, немо стояли, объяв мыслью смелость и величие поступка Зубилы. Урок им на всю жизнь, и перед тем, как бросить товарищей умирать на поле боя или иное бесчестье совершить, каждый вспомнит, как вернул себе честь потерявший её воин. Отрезвляюще прозвенел над ухом голос тиуна:

— Вели ратным собрать оружие, я считать буду и в грамоту заносить.

Неожиданно озлившись на тиуна, будто бывшего причиной смерти старого соратника, Колот резко сказал:

— Что с бою взято, то свято, и не тебе старый обычай рушить! Сокровища, что збродни насобирали, все твои. Пленных пытать будем, так расскажут, где спрятали.

Тиун пытался возражать, но, поняв, что бесполезно, махнул рукой: в Киев придут — там пусть с дерзким старшим разбираются: не на судном же поле[32]из-за княжеского добра гибнуть.