— Здрасьте, приехали! — насмешливо перебила ее Люся, чтобы слегка осадить чересчур развыступавшуюся девчонку. — Как хочешь, но самовар — неподходящий реквизит для королевы-матери. И если уж я в блузке из Парижа, то рядом должен быть импозантный мужчина во фраке. Предлагаю вызвать Кузьмича. Фото будет — зашибись! «Мама, Людмила Сергеевна, с другом Анатолием».

Живо представив себе Кузьмича во фраке с бабочкой, Лялька фыркнула от смеха, и дальнейшие ее распоряжения: бабуля с мамой ставят тесто, Ростислав — на пленэр, стричь газон, Зинаида Аркадьевна — к роялю, репетировать «Времена года» Чайковского — прозвучали уже повежливее и завершились чарующе-ласковой улыбкой, той самой, которую она здорово насобачилась изображать перед многомиллионной аудиторией телезрителй.

— Ладно, ребята, разбегаемся! Кому что неясно, обращайтесь.

Если кто-то и тяготился полученным заданием, то только не Нюша, обожавшая принимать гостей. Когда гости наперебой хвалили ее необыкновенные пироги с капустой или с мясом, она чувствовала себя по-прежнему незаменимой: а правда, вот помрет бабка, и кто тогда будет Лялечке пироги печь? Конечно, Люсинка кой-чего умеет, но такого пышного теста у ей никогда не получится.

— Мучицы, Люсинк, подсыпь малость, постного маслица подлей-ка… ой, много! Куды ты?.. Мучки дай еще, — на свой лад командовала Нюша, энергично мешая тесто морщинистой, узловатой рукой. И, как всегда в последнее время, быстро выдохлась. — Теперь ты мешай, а я сяду, посижу. Поясницу чегой-то разламывает. — Обессиленная, она опустилась на стул, однако зорко следила за каждым Люсиным движением. До тех пор, пока с западной террасы не раздались звуки рояля.

— Слышь, как барыня-то наша старается! Знать, зубы свои отрабатывает! — с ехидством зашептала Нюша, намекая на Зинаидины новые фарфоровые зубы на имплантах, сделанные в одной из самых дорогих клиник, естественно, на Лялькины средства.

В саду застрекотала газонокосилка, и Нюша переключилась на Ростислава:

— Вона, и барчук за дело взялся! Пусть подрастрясется, Бог труды любит! И что у их в академии за работа такая? Цельно лето мужик на даче прохлаждается… Чего молчишь-то, Люсинк, разе я не права? Лялечка совсем умаялась, исхудала вся, одни ребрышки остались, а у ученого нашего пузо к бороде подбирается.

— Права, права, — согласилась Люся, особенно не вслушиваясь — репертуар известный — и думая о своем: надо бы полы внизу протереть, почистить раковину и унитаз в гостевом туалете, поменять полотенца, состричь отцветшие розы вдоль дорожки.

Домесив тесто и закутав кастрюлю старым шерстяным платком, она поставила ее на горячий от солнца подоконник, чтобы подходило быстрее, и вдруг услышала за спиной жалобное всхлипывание.

— Мам, ты что? Что случилось?

— Ой, жалко мене Лялечку-то как! Ведь он уж до того обленился, что и спать с ей не спит… Не будет у нашей Лялечки деток, помяни мое слово…

— Тише, тише! — шикнула на нее Люся, закрыла дверь и подсела рядом. — А ты откуда знаешь, что он… не спит?

— Бессонница, вот и знаю. Раньше, бывалыча, кажную ночь лестница скрипела, а нынче не скрипит. Он у себе наверхю со своим треклятым Интирнетом, а Лялечка у себе.

Что тут ответишь? Что Ляля сама не хочет спать с Ростиславом? Такой ответ страшно расстроил бы Нюшу, которая ждет не дождется правнуков, надеется, что еще успеет понянчиться с ними, и часто повторяет с мечтательным вздохом: «Парнишку бы нам! Девки-то уж больно надоели. И так уж, поди, в доме одно бабье». Поэтому Люся обняла мать за плечи и стала ласково тормошить и похлопывать.

— Мартышка к старости слаба глазами стала! Вернее, ушами. Скрипит лесенка, скрипит, авторитетно тебе заявляю! Не переживай. У твоей ненаглядной Лялечки, как известно, все по плану, а наше с тобой дело десятое. Скажут качать, будем качать!.. А сейчас, мам, давай капусту рубить на начинку.

Увлеченность — великая сила! Моментально подскочив: «Ой, батюшки, уж полвторого!» — Нюша взялась за дело. Тук-тук-тук-тук… — застучал по доске длинный нож. Хитренько подмигнув, она по-деревенски озорно затянула: «Где-то поезд катится точками огня, где-то под рябинушкой…» — стараясь перекрыть Зинаидины музыкальные экзерсисы.

— «…парни ждут меня!» — подхватила Люся и, прикинув, что более подходящей минуты сегодня может и не представиться — скоро начнется суета и продолжится до ночи, сказала, как будто между прочим, продолжая кромсать капусту: — Мам, подкинь мне тысчонок пять, а? Во вторник получу зарплату и отдам.

Еще говорят, что молодежь помешана на деньгах. На деньгах помешаны старые, которые ни за что не хотят расставаться с хрусткими бумажками, припрятанными в комоде: в самом деле, как можно лишить себя радости пересчитывать их каждый вечер и, перевязав резинкой, снова прятать под белье? И не важно, собственные это денежки, пенсионные, или выданные внучкой на хозяйство.

Как и следовало ожидать, песня про рябинушку кудрявую оборвалась, а Нюша сморщилась, будто от кислого.

— А зачем тебе деньги-то? Мы ж здеся на всем готовом. Как у Христа за пазухой.

— Завтра собираюсь в город. Надо проверить, цела ли наша с тобой квартира, и обязательно заплатить за телефон. Отключат, дороже обойдется. — Люся отлично знала, на какие клавиши следует нажимать. — Кроме того, мне нужно отвезти Нонке деньги за работу. Она делает Ростиславу генеалогическое древо.

Мать застыла с ножом в руке и так густо покраснела, что Люся не выдержала и расхохоталась.

— Ну ты и дурочка! — рассердилась Нюша и, надутая, еще долго отворачивалась, не желая слушать, что именно делает Нонка для Ростислава. Когда же до нее дошло, она снова вспыхнула, смущенная своим неприличным предположением, прыснула в пригоршню и замотала головой: — Ну я и дурочка!

Две шустрые, разбитные девицы и простецкого вида длинноволосый парень с весьма подходящим именем Герасим, который таскал аппаратуру и устанавливал свет, уехали в полночь. Люся убрала в холодильник даже не ополовиненный именинный торт — все девушки нынче худеют, — сложила в пакет с мусором три бутылки из-под шампанского, опустошенные преимущественно Ростиславом Владимировичем, что, к счастью, усколь-знуло от внимания корреспонденток желтой прессы, и включила посудомоечную машину.

Под Лялиной дверью виднелась тонкая полоска света. Вероятно, артистка читала присланный ей вчера сценарий или учила роль для съемок в Ярославле… Из-за двери на втором этаже раздавался мощный храп зятя.

За балконной дверью в собственной комнате была нежная летняя ночь. Внизу, на кузьмичевских угодьях, не светилось ни одного огонька. Скопытился дедок. Упахался. Впрочем, чтобы упахаться в дым, не обязательно весь день возить навоз. Достаточно, к примеру, четыре часа подряд улыбаться, держать спину, изображая королеву-мать, и, что давалось особенно тяжело, помалкивать. Шлепать губами позволили лишь Зинаиде, да и то исключительно в рамках каширинской саги. К великому огорчению сказительницы, сегодня ее сольный номер успеха не имел: пресная история про дачу и ее доисторических обитателей — жареным там, понятное дело, и не пахло — быстро наскучила пронырливым корреспонденткам. Не дослушав и половины, они переключились на Нюшу, решив, что у недалекой деревенской бабушки им уж точно удастся выудить какую-нибудь пикантную информацию. Не тут-то было. Прикинувшись глухой, Нюша по десять раз переспрашивала: ась? — и кивала головой: ага!.. ага!.. — будто китайский болванчик, а как только ее вместе с пирогом сфотографировали с разных ракурсов, сразу же удрала к себе и заперлась на ключ.