Она пожала плечами:

– Когда прислушивалась к тому, что говорили. Вероятно, большую часть времени она просто не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее, подумал Доминик.

– Но когда прислушивалась, вероятно, узнавала больше, чем могли себе представить окружающие. Губы ее изогнулись в легкой улыбке.

– Вероятно.

Он видел, как на нее действует то, что она наконец заговорила, после стольких лет молчания. Если бы не пение, она бы могла остаться без голоса.

– Да, я вижу, ты женщина немногословная. Она искоса кинула на него озорной взгляд:

– Зато ты можешь говорить, за двоих. Он рассмеялся:

– Пока ты молчала, мне приходилось говорить за двоих. До сегодняшнего дня. – Он приподнялся на локте, не сводя с нее внимательного взгляда. – Почему ты не хотела нормально общаться с людьми? Ты приняла это решение сама?

– Все не так… просто, – медленно проговорила она. – Пожар, резня, убийства, плен… это оказалось больше, чем я могла вынести. – Она на мгновение прикрыла глаза. Лицо ее исказила гримаса боли. – Мысленно я постоянно возвращалась в Уорфилд. Пыталась делать вид, будто дворца маха-раджи с его зенана – женской половиной – не существует. Насколько это было возможно. Прошло какое-то время, уже после того как я вернулась домой, прежде чем я снова начала замечать внешний мир… начала открываться ему. К тому времени я отвыкла говорить. И… и меня вполне устраивала такая жизнь. У меня было все, чего я хотела. Заговорить… стать как все… но тогда многое могло бы измениться.

– А ты этого не хотела.

Она не потрудилась ответить. Он рассматривал ее изящный профиль, представляя себе чувствительного, восприимчивого, ранимого ребенка, прошедшего через настоящий ад. К тому времени как ее привезли домой, она едва начала оправляться от пережитого. Легко можно понять, почему она не захотела пожертвовать комфортабельной, спокойной и свободной жизнью в обмен на сомнительные преимущества нормального существования. Его собственная сестра не раз роптала на бесчисленные ограничения, которые приходится терпеть благовоспитанной девушке.

Однако жажда близости все же повлекла за собой серьезные перемены, хотела она того или нет.

Пришла пора прояснить ситуацию с начала до конца.

– Ты слушала лорда Максвелла, когда он в первый раз приезжал в Уорфилд?

– Кайл Ренбурн, виконт Максвелл… – В ее глазах что-то блеснуло. – Главный приз в брачной гонке.

Видимо, это выражение одной из пожилых дам. Доминик против воли улыбнулся, но тут же посерьезнел. Напоминание о Кайле мгновенно его отрезвило. Сейчас он разрывался между верностью слову, данному брату, и любовью к Мэриан. Ее ведь он тоже обещал защитить. И вот теперь его бездумная уступка собственной страсти привела к тому, что он взял на себя ответственность за нее. Кайл никогда ему не простит. Однако об этом он будет горевать потом, позже.

– Я не лорд Максвелл. Она вскинула глаза:

– Ты не Ренбурн?

– Ренбурн, но только Доминик, а не Кайл. Я его брат-близнец. Я брат-близнец лорда Максвелла. – Он невольно поморщился. – Не могу сказать, что горжусь этим, Мэриан. Мы с ним похожи достаточно для того, чтобы провести людей, которые не очень хорошо нас знают, и поэтому Кайл попросил меня занять его место здесь, чтобы он мог куда-то отлучиться. Я не хотел этого делать, но он… меня уговорил. Я думал, это будет довольно просто. Приучу тебя к своему присутствию… вернее, к присутствию человека, очень похожего на меня… потом уеду. – Он поймал ее взгляд. – Я не ожидал, что полюблю тебя. Но я в тебя влюбился, и это все изменило.

К его огромному облегчению, она не вскочила в ужасе, но и не ответила, что тоже любит его, как он втайне надеялся. Она рассматривала его отстраненным, каким-то оценивающим взглядом.

– Вот как… Неудивительно, что ты с самого начала показался мне другим. Более опасным.

– Я… опасным?! – Он искренне испугался. – С Кайлом часто трудно иметь дело, но я-то всегда отличался легким характером.

Она как будто не обратила внимания на эти слова.

– Кайл… Какое резкое имя… сплошные острые углы. Доминик мне нравится больше.

Это хорошо. – Он взял ее руку. – Хотя я и не могу считаться главным призом в брачной гонке, как мой брат, но я люблю тебя, Мэриан. Надеюсь, этого достаточно.

Она отняла руку, отодвинулась от него. Села, взяла свободный конец сари, лежавшего рядом на полу, завернулась в него. Прозрачный шелк, однако, скорее подчеркивал, чем скрывал ее наготу.

– У тебя просто какая-то страсть к женитьбе. Я ее не разделяю.

Холодок пробежал у него по коже. Следовало ожидать, что возможность разговаривать с ней сама по себе не устранит всех противоречий.

– Только в браке люди могут вести себя так, как мы. Она удивленно приподняла брови:

– Ты хочешь сказать, что до меня никогда ни с кем не совокуплялся?

– Я знал других женщин, но таких, как ты, – нет. Она прищурилась:

– Ты имеешь в виду – таких богатых? Он стиснул зубы. По-видимому, она успела наслушаться немало циничных разговоров за годы своего молчания.

– Таких богатых действительно не было. Но меня привлекает в тебе не богатство, Мэриан. Я бы с радостью женился на тебе, если бы у тебя не было ни пенни.

Она наклонила голову. Золотые серьги качнулись с легким дразнящим звоном.

– У тебя есть собственное состояние?

– Нет, – ответил он ровным тоном. – Есть небольшой доход, но это нельзя назвать состоянием.

– Выходит, твой богатый брат хочет жениться на мне из-за денег, а ты – бедный – нет? – В голосе ее прозвучало откровенное недоверие.

Он вздохнул:

– Доказать это невозможно. Либо ты мне веришь, либо нет.

Губы ее дрогнули.

– Что я знаю о мужчинах? Как могу судить?

– Ты можешь прислушаться к голосу своего сердца, – тихо сказал он.

– Мое сердце говорит, что перемены могут произойти слишком быстро. – Цинизм ее испарился. Осталась одна растерянность. – Для женщины брак означает, что ее тело и имущество переходят во власть мужчины. Когда я рисовала менди на руке Йены Эймс, она рассказала мне свою историю. Почему я должна подвергать себя такому риску, когда в этом нет никакой необходимости?

Действительно, почему? С какой стати, если она его не любит и не доверяет ему? И как легко она прошла мимо его слов о любви. Борясь с чувством горькой обиды, он встал, надел панталоны и рубашку. Жаровня погасла, но пряный дым все еще окутывал помещение. Доминик раздвинул шторы и открыл окна. Перегнулся через подоконник, вдохнул чистый влажный воздух.

Ему вспомнились прежние связи с женщинами. Он никогда не считал себя дамским угодником и все же плотских радостей отведал. Знавал и похотливых вдовушек, и страстных девственниц, и скучающих чужих жен. Однако во всех случаях и он сам, и его партнерши считали близкие отношения лишь преходящим удовольствием. До Мэриан. Здесь «пока смерть не разлучит нас» казалось ему единственным возможным исходом той близости, которую они испытали. Большинство благовоспитанных девушек не задумываясь приняли бы его предложение. Но она не похожа ни на кого. Да он и не хотел бы, чтобы она стала подчиняться светским правилам ценой своей необыкновенной самобытности, своей чудесной непохожести на других. За исключением брака. Вот это она должна принять. Этого он желал всем сердцем.