«У меня сотрясение мозга, – равнодушно констатировала Лиззи. – Странное дело. Еще месяц назад я бы с ума сходила от беспокойства за свое драгоценное здоровье. Каждый нормальный американец боится гематомы, поскольку медицина утверждает, что на месте гематомы часто возникает раковая опухоль. Мне же плевать на возможные последствия. И рак мне нипочем. Дело не в отваге, а в том, что есть вещи пострашнее злокачественных опухолей. Например, смерть».

Украдкой взглянув на Бондаря, который не переставал бредить, Лиззи внезапно осознала: его жизнь ей дороже собственной жизни. Это было настолько невероятное и неожиданное для американки открытие, что она чуть не заплакала. Ах, как поздно она узнала, что такое любовь. Не та любовь, о которой без конца поют все, кому не лень. Настоящая. Всеохватывающая. Доставляющая не столько радость, сколько страдания.

Никогда в жизни Лиззи Браво не испытывала настолько мощных, настолько прямолинейных, чистых, незамутненных чувств. Отношение к Бондарю выражалось знаком «плюс», это было абсолютно положительное чувство. Ненависть к Председателю сконцентрировалась на противоположном полюсе, она была сплошным отрицанием. Все остальное, существовавшее между плюсом и минусом, не имело особого значения.

«Вот она, знаменитая загадка русской души, – подумала Лиззи. – Эти люди бросаются из крайности в крайность, потому что постоянно разрываются между любовью и ненавистью. В них заложены качества величайших святых и величайших грешников. Сумею ли я ужиться среди них?»

«Нет, – ответил бесстрастный внутренний голос. – Не сумеешь. О какой жизни может размышлять человек, обреченный на смерть?»

Ответить Лиззи не успела. Ей был адресован совсем другой вопрос, произнесенный вслух.

– Долго ты еще будешь прикидываться? – раздраженно поинтересовался Председатель, которому надоело прохаживаться вокруг стола и сидящих за ним пленников. – Ты ведь в сознании, я знаю.

Лиззи молчала, сохраняя неподвижность.

– Что ж, посмотрим, насколько хорошо ты справляешься со своей ролью.

Уловив угрожающие нотки в голосе корейца, она приоткрыла один глаз, наблюдая за ним сквозь ресницы. Держа в руке странный нож, напоминающий очертаниями акулий плавник, он приблизился к пленнице и, сопя, принялся кромсать ее кофточку.

Это напоминало безумный хэппенинг в «Карнеги-холле», на котором однажды присутствовала Лиззи. Одна участница уселась на стул посреди сцены, положила рядом ножницы и предложила зрителям поочередно отрезать клочок ее одежды. От желающих не было отбоя. Закончилось тем, что артистка осталась в чем мать родила, а перевозбужденные мужчины устроили ей настоящую овацию.

Лиззи Браво никогда не мечтала о популярности такого рода.

– Прекратите немедленно, – прошипела она, когда лезвие ножа добралось до пояса ее джинсов.

– Почему шепотом? – удивился Председатель, не прерывая своего занятия. – Не хочешь нарушать покой своего благородного рыцаря? Похвально, похвально. – Треугольный клинок вспорол штанину до лодыжки, остановившись в сантиметре от пут, удерживающих Лиззи. То же самое повторилось со второй штаниной.

– Извращенец проклятый, – сказала Лиззи, когда ее ноги оголились. – Все вы тут извращенцы. Добираешься до моего нижнего белья?

– О чем ты? – нахмурился Председатель.

– Я все знаю, – процедила Лиззи. – Вы носите женское белье под мужской одеждой. Не стыдно?

– Бред какой-то…

Нож поочередно перерезал бретельки бюстгальтера, затем – тесемку трусиков. Завершивший работу Председатель удовлетворенно щелкнул языком и заявил:

– Никакая ты не блондинка и никогда блондинкой не была.

– Вы испортили мою одежду только для того, чтобы убедиться в этом? – возмутилась Лиззи.

– О нет, – заверил Председатель американку. – У меня совсем другие планы. Ты когда-нибудь видела, как подсмаливают свиную тушу?

В словарном запасе Лиззи не нашлось такого слова «подсмаливают». Однако упоминание свиной туши ей определенно не понравилось. Никакой женщине оно не пришлось бы по нраву, тем более в таком контексте. Уж не намек ли это на недостатки фигуры?

– Вы бессовестный человек, – процедила Лиззи. – Вам не стыдно?

– Мне? – Председатель вперился в Лиззи взглядом из-под полуопущенных век. – Почему мне должно быть стыдно? Ведь это не я раскорячился здесь, как на унитазе, со спущенными штанами. Не я стану верещать, когда меня будут подсмаливать заживо.

– Что значит подсмаливать?

Любопытство подвело Лиззи. Она прикусила язык слишком поздно. Когда вопрос уже прозвучал, вызвав неподдельное изумление Председателя.

– Ты спрашиваешь, что такое подсмаливать? – переспросил он. – Любопытно, любопытно. Давно живешь в России?

– Нет, – ответила Лиззи после некоторого колебания. Ей казалось, что она поступила правильно, поскольку только таким образом можно было оправдать незнание местных обычаев. Она ошиблась.

– Может быть, ты никогда не пробовала русского сала? – оживился Председатель.

– Пробовала, – осторожно произнесла Лиззи. – Оно мне не понравилось.

– А как насчет эстонской кухни? Какое блюдо самое вкусное?

– Их так много…

– И все-таки. – Председатель плотоядно улыбнулся. – Я слышал, у вас необычайно популярен рижский пудинг с черноплодной рябиной…

Это был тупик. Ловушка. Неуверенно, как если бы она чувствовала под ногами готовую разверзнуться трясину, Лиззи пробормотала:

– Терпеть не могу национальную кухню.

– Так я и думал, – кивнул Председатель. Его глаза приняли сосредоточенное выражение. Он вплотную приблизил свою физиономию к лицу пленницы, так что их носы едва не соприкасались друг с другом, и вкрадчиво поинтересовался: – Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Не хлебом единым живет человек, верно? – Каждое слово, срывающееся с губ Председателя, было окутано смрадным дыханием. – Итак, Эстония. Маленькая страна на берегу Балтийского моря. Или я ошибаюсь? Ну да, Эстонию омывает Северный Ледовитый океан. Моржи, белые медведи. И маленькая девочка Лиза, бродящая среди сугробов. Она не любит эстонскую кухню, но знает родной язык. Я угадал?.. Как будет по-эстонски «медведь»?..

– В моей семье разговаривали на русском языке, – заявила отвернувшаяся Лиззи.

– Что может быть естественней! – воскликнул Председатель. – Великий русский язык! Язык Пушкина и Тараса Шевченко. Ты учила в школе стихи Шевченко?

– Я была плохой ученицей. У меня плохая память.

– Но название своего родного города ты знаешь?

– Знаю, но не скажу.

– Почему? – спросил распрямившийся Председатель.

– Не хочу, – отрезала Лиззи.

– И правильно. Что за удовольствие сразу получить ответы на все свои вопросы? – Председатель направился к выходу. – Сначала поиграем в допрос отважной эстонской партизанки, попавшей в лапы НКВД. Вспомним свой родной язык и город. Выясним, в конце концов, чем отличается обычное сало от подсмоленного. – Председатель открыл дверь. – Я скоро. Вот только заправлю лампу и вернусь.