Или ты что-то со знаками препинания напутал, или неудачно попытался меня оскорбить, или у тебя белая горячка.

Да, действительно, написал, еще будучи в машине – и тут же сам про это забыл[31].

Я почему-то сразу вспомнил, как мы с ребятами в Крыму на пляже валялись, а потом начался дождь, и все засобирались уходить – кроме меня. Я к тому моменту уже заглотил литр распаленного на солнце десертного вина и лежал неподвижно, упершись лицом в полотенце, сказав Илье с Лешкой, что догоню их. Отлично помню, как какая-то девочка спросила у мамы: «Мам, а почему дядя не уходит?», на что получила ответ: «Дядя не может идти, дядя пьяный»…

– У меня автозамена такая в телефоне, – простонал я, невольно улыбнувшись воспоминанию, – это были «Илюх» и «булка с корицей». Про булку ты, естественно, не понял, но и за чай спасибо.

Я принял из рук Ильи пластиковый стаканчик с крепким черным чаем без сахара – моя панацея от всех болезней – и поставил его возле себя.

– Так отчего ты ходить не можешь? Спина опять болит?

Я кивнул, отхлебывая чаек (какое наслаждение!), и добавил:

– Да, и спина, и мозги.

– Ну, мозги у тебя болеть не могут, разве что фантомными болями…

– Слушай, не превращайся в Лешу, хорошо? – одернул я.

– А ты, я смотрю, не рад мне? – удивился друг. – Обычно у тебя с похмелья настроение общительное… «Эй, народ, смотрите, Логинов вчера бухал! Настало время очешуительных историй и философских рассуждений!» А я ему еще чай принес… Эх, ты…

– Да я не с похмелья особо, просто настроение ни к черту…

– Кстати, где ты вчера ночевал, раз настроение такое? Только не чеши, что дома – ты в той же самой рубашке, причем она мятая, и без галстука – значит, галстук у тебя развязался, и ты не смог его сам нормально завязать без помощи картинки, которую я тебе подарил сто лет назад.

– Тебе б следаком работать, – улыбнулся я. – Ладно, все просто: я в «Точке» был, у массажистки.

– Лжешь, – констатировал Илья. – У тебя после этого тем более не бывает плохое настроение: шатаешься по ИПАМ, подпрыгиваешь и рассказываешь, рассказываешь…

Ладно, Виноградов, раз ты такой настойчивый, то придется выкручиваться!

– Вот тебе такое: когда мы с Лешкой вдвоем ездили в «Сангейт» на пятом курсе, общались там с мужиками-литовцами – торговцами автомобилями. Я им тогда рассказал, что я – помощник ректора, а потом пришел в номер и уснул сидя, по совету Леши – все равно, мол, блевать встанешь ночью. А потом я ничего не мог ни есть, ни пить еще сутки, потому что всосал с литовцами не то семь, не то девять стаканов виски турецкого разлива. Прокатит за историю?

– Где ты был этой ночью? – очень серьезным голосом спросил друг. – У тебя нос опухший. Ты подрался с кем-то? Или тебе Летчик морду набил?

– Да при чем тут твой Летчик, слушай! Ладно…

И я вкратце поведал другу прекрасную историю, произошедшую со мной в те сутки, известную вам в подробностях. По мере моего рассказа лицо Ильи вытягивалось и приобретало форму груши, а когда я пересказал ему текст записки, он начал глупо хихикать.

– Понятно-понятно… Поехал к Юлии Викторовне «потрахаться в жилетку»?

– Считай это местью Смагину.

– Ого, какая страшная месть! – Илья поднял палец к небу. – Врагу такого не пожелаешь! Знаешь, у меня тоже есть история. Когда мне было лет семь-восемь, а мой брат уезжал в Харьков учиться в Академию имени Ярослава Мудрого, я на него за что-то жестоко обиделся. Тогда я написал на клочке бумажки «ПРЕПОД ДУРАК» и положил ему в сумку, рассчитывая таким образом подставить. Но даже этот мой тяжкий грех меркнет по сравнению с твоей страшной местью Смагину!

Я молчал и смотрел на него, стараясь придать лицу злобный вид. Видимо, вид получился только жалкий, потому что друг снова рассмеялся и продолжил издевки:

– Слушай, Коль, неужели тебе никогда не хотелось чистую, свежую девушку, которая была бы только твоей? То у тебя жены летчиков, то депутатов…

– Похвастаться опять решил? Молодец, тебе удалось! Иди давай к своей чистой и свежей девушке… Которая еще и готовить умеет, между прочим…

– И неплохо готовить, – отметил Илья.

– Вот и хорошо! Что ты мне мозги компостируешь, а? Вот как чуял сердцем, что не надо тебе рассказывать… Вот Леха – молодец, он хоть и бухтит, но хотя бы не лечит меня!

– Лечить тебя…

– … а знаю, знаю, лечить меня психиатр должен! – перебил я. – Ты смотри, все здоровые, один Логинов на голову больной! Логинов бухает, все не бухают! Логинов диссер заказал, а вы все сами писали! Логинов деньги тратит из Фонда, а вы все, бляди, на зарплату живете!

– Вообще-то я хотел сказать, что лечить тебя должен венеролог, а не психиатр, но вижу, что и то, и другое не будет лишним, – спокойно продолжал Илья, но с его лица при виде моего гнева сошла издевательская полуухмылка. – Коль, я твой друг. Ты мне дорог. Не надо так.

Он прав – нельзя срываться на близких. Да и перед лаборанткой извиниться бы…

– Прости меня. Я не прав. Прости, пожалуйста, – я залпом допил быстро остывающий чай. – У тебя все хорошо?

– Да, все хорошо. Увольняюсь из ИПАМ, пришел тебе сообщить.

– Смешно, молодец, – я смял пустой стаканчик и опустил его в урну под столом. – А как у Инны дела? Готова стать мамой? Вы уже выбрали имя?

– Имя не выбрали, пол не знаем. Но Коль, я серьезно. Летом я увольняюсь из Института.

– Почему? Зачем?

– Инна уйдет в декрет, и я возьмусь за Фонд. Будешь ты теперь моим начальником, – грустно улыбнулся он. – Но оскорблять тебя я все равно не перестану.

– А когда Инна выйдет из декрета, ты в Институт вернешься?

– Не знаю, – пожал плечами Виноградов, давая понять, что не вернется. – Мне кажется, что я не самый хороший преподаватель. Я устал от этого. Возможно, лет через пять и приду почитать лекции как совместитель. Но пока хочу сосредоточиться на семье. У меня ребенок будет, это большая ответственность.

– Блин… Так что же, конец эпохи? – хмыкнул я. – С кем мне теперь… все на свете делать?

– Прости, так вышло. Продолжаем взрослеть, – пожал плечами друг. – Придется тебе побыть волком-одиночкой. Ну, у тебя есть и Долинский, и Настя.

– Да, ты прав… С одиночеством я справлюсь, не беда. А вот ты как? Потянешь бухгалтерию одновременно с «Грифоном»?

– Посмотрим, успеется. Я думаю, что разберемся.

Но меня тот факт, что он употребил все три свои волшебные слова в одном предложении, далеко не радовал.

Сложно сказать, суеверный ли я человек – кошек черных люблю и не боюсь, зато вот по дереву стучу частенько. Но события, которые последовали за уходом Ильи из ИПАМ, убедили меня, что в работу некоторых систем нельзя вмешиваться, даже если она неидеальна.