крестьянин, казацкий сын», — напишет в будущем мятежный генерал в одном из своих обращений к народу.) Он редко и неохотно бывал в модных салонах, всегда открытых для штабных офицеров, не любил светских дам. Его считали застенчивым, «диковатым».

В Ташкенте капитан Корнилов вскоре превратился в истинного героя дня. Освоив местные диалекты, он пустился в очень рискованное предприятие. В одиночку, под маской торговца, проник в нейтральную зону между российским Туркестаном и английской Индией, в самое сердце Афганистана, куда не допускались иностранцы, особенно военные. В Ташкент он вернулся героем. Но ничуть не увлекся перспективами светских успехов и опять поразил «высший свет» столицы Туркестана, женившись на дочери скромного административного служащего, подчиненного моего отца. Это было уже слишком: двери салонов перед ним закрылись.

Через много лет, накануне своего мятежа против Временного правительства, главнокомандующий генерал Корнилов как-то обедал со мной в Зимнем дворце. После весьма напряженной беседы в моем кабинете мы заговорили свободнее.

— Вы, наверно, не помните, — с усмешкой сказал генерал, — но я бывал в доме ваших родителей в Ташкенте и даже танцевал у вас!

— Как же я мог об этом забыть, — ответил я, напомнив о впечатлении, произведенном его дерзкой вылазкой в Афганистан.

Всю жизнь Корнилов оставался человеком неприхотливым, выходцем из народа. Он не имел ничего общего с наследственной дворянской или помещичьей землевладельческой аристократией. Интересно отметить, что три главных руководителя Белого движения — Корнилов, Алексеев, Деникин — имели скромное происхождение, самостоятельно достигнув вершин военной иерархии. Не имея состояния, они на личном опыте познакомились со всеми препятствиями на карьерном пути небогатого офицера при старом режиме. Все трое откровенно враждебно относились к привилегированным армейским элементам, представленным гвардией. Все трое с блестящим успехом закончили Высшую военную школу, быстро продвинувшись в ходе войны, когда рушились блистательные карьеры, начатые при дворе и в министерских приемных.

Генерал Алексеев пришел в 1915 году в Ставку в качестве начальника Генерального штаба Верховного главнокомандующего, императора Николая II. Революция застала Деникина и Корнилова в действующий армии, где они уже успели отличиться выдающимися операциями на фронте в Галиции. В ходе одной из таких операций Корнилов еще раз проявил свою личную безрассудную дерзость, попав в плен к австрийцам. После рискованного побега и театрального появления на русском фронте его имя в стране и в армии окружал ореол легенды, которая, однако, не дошла до широких народных и солдатских масс.

Из трех будущих вождей Белой армии Корнилов меньше всех годился в политики. Генерал Алексеев, напротив, обладал немалой политической интуицией, но был слишком привержен политике. Что касается военного искусства, Корнилов был не стратегом, а чистым тактиком, в полном соответствии со своим импульсивным опрометчивым характером; обо всем забывая в минуту опасности, он действовал безрассудно и молниеносно, не думая о неизбежных последствиях.

Видимо, чрезмерное рвение, чрезмерная решительность — качества, не всегда желаемые для ответственных военачальников, — препятствовали продвижению Корнилова. До революции он оставался в тени. После революции в его карьере произошел взлет, вопреки мнению непосредственного начальства. Даже его назначение с первых дней революции на пост командующего войсками Петроградского гарнизона не получило одобрения генерала Алексеева. Впрочем, Корнилов на этом посту проявил крайнюю «слабость» и, не сумев взять в руки Петроградский гарнизон, в мае вернулся на фронт.

Накануне отставки с поста военного министра Гучков хотел назначить Корнилова командующим армиями Северного фронта, но был вынужден отказаться от этого намерения ввиду энергичных протестов генерала Алексеева, угрожавшего в таком случае подать в отставку. В результате Корнилов был назначен командующим 11-й армией, где его вновь отыскал Завойко.

Когда я во время прорыва под Тарнополем и начала немецкого контрнаступления в Галиции предложил главнокомандующему генералу Брусилову заменить некомпетентного генерала Гутора генералом Корниловым на посту главнокомандующего галицийским фронтом, то столкнулся с его стороны с такими же возражениями, какие Гучков выслушивал от Алексеева. Тем не менее, Корнилов получил назначение на этот пост. Точно так же вопреки мнению военных властей я 1 августа назначил генерала Корнилова главнокомандующим русской армией вместо генерала Брусилова, больше не желавшего занимать это место.

Краткое описание карьеры генерала Корнилова, возможно, поможет читателю понять события, которые будут описаны дальше, и особенно понять, почему я до последней минуты не мог даже вообразить, что генерал Корнилов входит в число заговорщиков, несмотря на все имевшиеся в распоряжении Временного правительства сведения о готовящемся военном заговоре и многочисленные свидетельства, полученные лично мной. Выдвигая генерала Корнилова на самый высокий пост в армии, несмотря на возражения его начальства и непопулярность в левых политических кругах, не обращая внимания на его в высшей степени недопустимые замечания в адрес Временного правительства, проявляя к нему порой чрезмерную снисходительность, я твердо надеялся, что этот солдат, обладающий несравненной отвагой, не затеет политическую игру в прятки и не станет устраивать засаду из-за угла.

Но, к огромному несчастью для России, он это сделал.

Глава 16

Выступление заговорщиков

Я до сих пор не знаю, где и когда было принято окончательное решение выдвинуть в диктаторы генерала Корнилова. По-моему, это произошло до его назначения командующим галицийским фронтом, то есть между 15 и 20 июля. Для меня такое предположение подтверждается тоном его первой телеграммы правительству в ответ на назначение. Возможно, впрочем, Завойко, эмиссар заговорщиков, пользовался с разрешения своих петроградских друзей определенной свободой действий и предпочел ускорить развитие событий. По своему содержанию телеграмма лишь частично отвергала выдвинутые мною в качестве военного министра требования, но по форме явно представляла собой настоящий угрожающий предупредительный ультиматум. В очень сильных выражениях обрисовав ситуацию, генерал Корнилов телеграфировал:

«Я, генерал Корнилов, посвятивший свою жизнь с первого дня сознательного существования служению родной стране, заявляю, что родина на пороге гибели, и поэтому требую, сколь бы незначительным ни было мое мнение, немедленного прекращения наступления на всех фронтах. Необходимо незамедлительно восстановить смертную казнь в зоне военных действий… Заявляю, что, если правительство не одобрит предлагаемые мною меры, лишив меня единственного способа спасти армию, заставив ее служить целям, которым она предназначена — защите родины и свободы, — я, генерал Корнилов, откажусь от поста командующего».

Как выяснилось позже, этот столь необычный для генерала документ был целиком и полностью составлен Завойко[36].

Я уже счел необходимым предложить генералу Брусилову остановить наступление. Уже отдал повторные приказы, вменявшие в обязанность всему командованию применять вооруженную силу против дезертиров, мародеров, изменников подобного рода. Армейские комитеты тоже требовали восстановления смертной казни.

Поэтому весь смысл телеграммы генерала Корнилова заключался не в сути, а в тоне — тоне «сильной