— Что наоборот? — не выдержал Корняков.

— Если мы что-нибудь особенно гадостное найдем, всегда можно лазейку найти — работники, мол, светские, пришлые, ничего в специфике православной церкви не понимают. Судили, не разобравшись, по-своему, по-мирски.

Савва помрачнел.

— Что ты все время подвохи ищешь? Какие-то интриги тебе все время видятся! Ты словно родился с манией преследования!

— Поработай с мое в МУРе и не такие мании заработаешь. Только за последние пять лет там три начальника сменилось. Чем выше лезешь, тем больше шансов, что тебя подсидят, подставят или на пенсию раньше срока отправят. Пришел с обеда, не забудь все осмотреть, чтобы пакет с «подарком» не подбросили. Или конвертик в стол. А каждый вечер перед уходом — проверь сейф, пересчитай патроны. И не дай Бог, если хотя бы одним меньше будет.

— И что?

— Завтра гильзу от него на место расстрела какого-нибудь подбросят. Нет, ты не думай, не такой там гадюшник, честных оперов куда как побольше. Но и подлецы есть… как везде.

— Как везде, — эхом отозвался Савва.

Снова помолчали. Потом Чернышов неожиданно сказал:

— Знаешь, чего я боюсь больше всего? Каждый день, с тех пор, как пришел сюда?

— Чего же?

— У нас на юрфаке был допкурс — история спецслужб. Не обязательный, так, для самообразования. Я прослушал из интереса. И вот что мне особенно запомнилось: почти каждая новая спецслужба с узкой спецификой в конце концов получала приказ начать охоту на ведьм. Руководству не удавалось побороть искушение направить отлично отлаженный

I механизм в нужное русло.

— То есть ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что совсем не желаю однажды ясным утром увидеть распоряжение о слежке за каким-нибудь провинившимся муллой или раввином. А чтоб по нашей юрисдикции проходил — не удивлюсь, если он окажется, например, охотником за малолетками или, скажем, извращенцем.

— Вряд ли это задание окажется таким уж трудным. Подонки всегда найдутся. Среди тех же мусульман много достойных людей, но и ублюдков я навидался предостаточно. Был, помню, в одной деревне имам…

— Кто же говорит, что это будет трудно? Материал мы соберем, отменный компромат будет, голову даю на отсечение. Меня пугает, что с ним может случиться потом.

— Ну… Передадут муфтию какому-нибудь самому главному. Пусть он и разбирается со своими.

— Нет, Савва, не все так просто. А представь, что компромат случайно, — Чернышов произнес это слово подчеркнуто нейтрально, — попадет на телевидение, в прессу?

— Раздуют скандал. Чай, не в первый раз. Через три дня все страна будет каждого муллу педофилом считать.

— Скандалом все это может и не ограничится. Особенно если приурочить материалы к годовщине, скажем, захвата заложников на Дубровке. Что тогда будет?

Савва мрачно улыбнулся:

— Чеченам в Москве не поздоровится!

— Точно сказано. И боюсь, не только чеченам, вообще всем мусульманам. Начнется травля. Причем, как с экрана, так и на улицах. И потом уже, со скорбными лицами, выполняя чаяния собственного народа, государство и церковь вынуждены будут объявить… Как наш комитет в прессе называют?

Чернышов кивнул на стенд с газетными вырезками. Заголовки кричали наперебой: «Новый успех Анафемы!», «Анафема и секты: война на уничтожение», «Анафема: гроза преступности или оружие самозащиты православия?»

Савва поежился и решил, что лучше будет промолчать. Поскольку говорить было нечего.

— Ладно, мне пора! — он посмотрел на часы, подумал, что Аурика уже, наверное, ждет. Не стоит ее обижать.

— Отчет написал? — спросил Артем.

— Почти, — честно признался Савва. — Ну не умею я!

— Писать не умеешь?

— Нет! Писать умею. Отчеты писать — не умею. Может, ты попробуешь… А?

— С какой стати? Я и по сатанистам за тебя писал, и по Обращенным. Сколько можно, Сав?! Пора и самому.

— В следующий раз, лады? Чернышов смерил его взглядом.

— Опаздываешь?

— Да.

— Куда? К Аурике?

— Так точно, товарищ майор!

— Ладно, иди уж.

Корняков отвесил с порога шутовской поклон и выскочил в коридор.

Артем улыбнулся. Он немного завидовал Савве: легко живет, не задается глупыми вопросами, спокойно спит по ночам. Правда, теперь и ему есть за кого отвечать.

Впрочем, не знаешь, что лучше. Жить, ни о ком не заботясь, умереть бобылем, чтобы никто не пришел поплакать на твоей могиле. Или завести кучу друзей, близких ичувствовать себя в ответе за каждого, защищая и оберегая их по мере своих скромных сил. И умирая, не стыдиться прожитых лет.

«Нет, хватит размышлять о смысле жизни, — подумал Чернышов. — Собирайся-ка, брат, домой. Наташа, наверное, заждалась».

— Вот он, родимый, — почти весело сказал Савва и опустил бинокль.

Дремавший на пассажирском сиденье Даниил открыл глаза и покосился на Корнякова.

— Надо же! Торопится-то как! — продолжал Корняков, закрывая линзы пластиковыми крышечками. Свой чеченский трофей — американский командирский бинокль — Корняков берег пуще собственных глаз. Полезная вещь. Причем не только в кавказских горах, но и, как выясняется, в московских переулках.

Даниил потянулся, приподнялся на сиденье.

— Где?

— Сейчас из ворот выйдет. За мелким дилером, работающим охранником в школе, они следили уже полторы недели. Поначалу ничего не вызывало подозрений. Руслан Гафауров, частный охранник с лицензией, по месту работы характеризовался положительно. Может, либеральничал слегка со старшеклассниками — позволял выбегать на улицу на переменах и сквозь пальцы смотрел на курение и потребление пива. Что поделаешь — поколение «некст» выбрало «Клинское», и не простому охраннику тягаться с телевидением, рекламирующим алкогольные напитки. Ну, угощал сигаретами пацанов, так это Г когда как: бывает, что он их, а в другой раз — наоборот — они его. С родителями и учителями Гафауров неизменно вежлив, нетрезвым на рабочем месте его никто никогда не видел. Одет всегда аккуратно, форма вычищена, ботинки сверкают.

Все бы хорошо, только вот в прошлом месяце одиннадцатиклассник из этой школы повесился в собственной комнате. Парень учился лучше всех в классе, уверенно шел на медаль. Спортсмен и все такое, а вот, поди ж ты, решил свести счеты с жизнью. В школе его любили. Учителя и одноклассники пребывали в шоке: и чего не жилось парню? Участковый, первым оказавшийся на месте происшествия, обнаружил родителей в трансе, а на столе — придавленную плеером записку, из которой явственно следовало, что в последние полгода парень плотно подсел сначала на травку, а вскорости и на кокаин. Снабжал парня, как следовало из посмертного письма, а вместе с ним и половину школы, охранник Гафауров. Поначалу, как водится, давал попробовать, иногда в долг, но пришло время, и он жестко потребовал долг вернуть. Выпускник украл из дома крупную сумму, отдал деньги, но то ли совесть замучила, то ли испугался разговора с родителями и неизбежной огласки в школе. Короче, утром его нашли висящим под люстрой уже холодным.