— Там, в деревне или в окрестностях, кто-то бродит. Может, ребенок, а может, дух какой, я точно не знаю. Я должна его разыскать и, если получится, отвезти к господину Фаа. Знаешь, Йорек, я все-таки думаю, что это не человек, но вдруг мой прибор мне все совсем другое сказал, а я просто неправильно поняла.

— В такой холод без крыши над головой долго не протянешь, — негромко сказал медведь.

— Может быть, он все-таки живой. — В голосе Лиры звучала растерянность.

Веритометр показывал что-то непонятное, и это непонятное было каким-то образом связано с нежитью. Страшно, конечно, только негоже ей трусить. Она тоже не вчера на свет родилась, как-никак дочка лорда Азриела, да и под началом у нее не кто-нибудь, а могучий панцирный медведь.

— Вот что, — твердо сказала девочка, — давай пойдем и посмотрим.

Она вновь вскарабкалась Йореку на спину. Медведь начал осторожно спускаться вниз с обрыва. Теперь он не торопился и вместо размашистой иноходи двигался косолапой рысцой. Почуяв их приближение, деревенские собаки испуганно завыли, в загонах беспокойно задвигались олени, задевая друг друга рогами, так что раздавался сухой деревянный стук. В ледяном ночном воздухе каждый звук разносился далеко вокруг.

Вот, наконец, и первый дом. Лира зорко смотрела по сторонам. Было темно, северное сияние почти погасло, а луна и не думала всходить. То тут, то там в заваленных снегом домиках мелькали огоньки. Лире даже показалось, что она видит чьи-то приклеенные к оконным стеклам бледные носы. Да уж, интересную картину они сейчас наблюдают: маленькая девочка верхом на гигантском белом медведе.

В центре деревни, перед дощатым причалом, к которому привязывали лодки, сейчас погребенные под снегом, была открытая площадка. К тому времени, как Лира и Йорек туда добрались, лай собак стал просто оглушительным.

“Да они же и мертвого поднимут”, — испуганно подумала девочка. В этот момент дверь одного из домов распахнулась, и на пороге возник человек с ружьем в руках. Его альм-росомаха вскарабкалась на поленницу, и оттуда во все стороны полетели комья снега.

Лира мгновенно соскользнула со спины медведя и встала между ним и человеком с ружьем. Девочка очень хорошо помнила, что сама сказала Йореку, будто панцирь ему не понадобится. Значит, ей и отвечать.

Человек произнес несколько слов на неизвестном наречии. Лира ничего не поняла, но Йорек что-то ответил ему на том же языке. Человек в ужасе отпрянул.

— Он думает, мы демоны, — перевел Йорек. — Что я должен ему сказать?

— Скажи, что сами мы — не демоны, но если мы захотим, то демоны нам помогут. И что мы ищем, как бы это сказать, ребенка, странного такого ребенка. Давай, говори.

Не успел медведь договорить, как человек замахал рукой, указывая куда-то вправо, и опять залопотал на своем языке.

Йорек повернул голову к Лире:

— Он спрашивает, заберем ли мы этого ребенка. Они его боятся. Прогоняли, прогоняли, а он все назад возвращается.

— Скажи, что мы его заберем, но они не должны были так с ним поступать. Скажи, что они нехорошие люди. Где он сейчас, спроси.

Человек объяснил, испуганно всплескивая руками. Лира все боялась, как бы он с перепугу не нажал случайно на курок, но, к счастью, их собеседник быстро выложил все, что знал, и проворно юркнул в дом, захлопнув за собой дверь. Теперь переполошенные лица маячили уже в каждом окне.

— Где он? — нетерпеливо спросила девочка.

— В рыбном сарае. — Медведь уже трусил к причалу.

Лира шла за ним следом. Ее била дрожь. Йорек держал путь к невысокому дощатому домику, похожему на амбар или склад. Время от времени он задирал голову и втягивал носом воздух. Возле двери он остановился и произнес:

— Здесь.

Лирино сердце колотилось где-то в горле, так что девочка едва могла дышать. Она подняла было руку, чтобы постучать, но потом, сообразив, насколько это нелепо, судорожно глотнула воздух и открыла рот, собираясь окликнуть того, кто был внутри. Господи, что же сказать? Все мысли куда-то разбежались. И тьма такая. Эх, надо было фонарик взять.

Отступать было некуда, да и медведю негоже показывать, как ей страшно. Что он там говорил про страх? Что знает, как с ним сладить… Научиться бы… Как бы ей сейчас это пригодилось. Трясущейся рукой девочка откинула ременную петлю из оленьей кожи, служившую запором, и потянула на себя примерзшую дверь. Та нехотя поддалась, но, чтобы открыть ее, нужно было отгрести от порога снег, а горностай — Пантелеймон, вместо того чтобы помогать, белой молнией метался по снежному насту, издавая коротенькие отчаянные вопли.

— Пан, Пан, тише, — задыхаясь, шептала Лира. — Господи, да уймись же ты. Давай обернись летучей мышью и посмотри, что там, внутри, а?

Обезумевший от ужаса альм ее не слушал. Говорить он тоже не мог. Однажды она уже видела его в таком состоянии. Это было, когда они с Роджером решили перемешать все золотые диски с изображением альмов и рассовать их по разным черепам в склепе колледжа Вод Иорданских. Что же делать? Ведь Пан боится больше ее. А Йорек Бьернисон лежит себе спокойно на снегу и бесстрастно наблюдает за происходящим.

Лира собралась с духом.

— Эй, выходи, — выдавила она из себя, стараясь говорить как можно громче. — Выходи!

В ответ не последовало ни звука. Тогда Лира снова потянула на себя дверь. Пантелеймон, обернувшись котом, вихрем взлетел ей на руки. Он лапами упирался девочке в грудь, отпихивая ее назад, и твердил, не помня себя от ужаса:

— Уходи, Лира! Не стой здесь! Туда нельзя! Уходи быстрее!

Лира пыталась его унять и вдруг заметила, что Йорек Бьернисон, с равнодушным видом лежавший до этого на снегу, привстал на лапы. Со стороны деревни к ним кто-то бежал. Человек подошел поближе и поднял вверх руку с фонарем. В тусклом желтом свете Лира увидела широкоскулое, сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Раскосые глазки тонули в глубоких складках морщин. Рядом крутился альм старика — серебристая лисица.

Незнакомец что-то сказал на местном наречии. Йорек перевел:

— Он говорит, тут таких детей много. Он их видел в лесу. Некоторые сразу умирают, а некоторые нет. И этот, говорит, живучий. Только лучше бы ему помереть, говорит, легче бы было.

— Спроси его, не даст ли он мне на минутку свой фонарь.

Медведь послушно спросил, и старик тут же согласно закивал и с готовностью протянул девочке фонарь. Лира догадалась, что он специально прибежал сюда, чтобы посветить им. Она благодарно улыбнулась; старик опять закивал и опасливо отошел в сторонку, подальше от медведя, подальше от Лиры, подальше от рыбного сарая.

Вдруг Лиру как огнем обожгло: “А если этот ребенок в сарае — Роджер? Господи, миленький, сделай так, чтобы это был не он!”. Острые коготки Пантелеймона вцепились ей в шубу. Он снова обернулся горностаем и дрожал, как в лихорадке.