— Я к тебе тоже очень привязался, Ричард, — тесть шмыгнул носом и расправил плечи. — Да, я точно старею! Надо ж так расслабиться, а? А всё ты со своим взглядом… Довел меня. Давай-ка выпьем!

Я улыбнулся и налил нам виски:

— За что пьем, сэр?

— За нашу семью, — сказал он, понимая стакан. — До дна!

В канун Рождества мы прилетели к Брэнде.

После того памятного вечера у камина мы ни разу не заговаривали о том, что в любой момент можем потерять ее. Мы дали друг другу молчаливое слово, что будем веселы, бодры и устроим Брэнде прекрасный праздник.

В отличие от Лондона, в Женеве лежал снег, много снега. Клиника «Женолье» утопала в белых сугробах, только прогулочные дорожки были аккуратно расчищены.

— Привет, милый! Привет, папочка! — Брэнда выбежала нам навстречу. — Я видела вас из окна. Как долетели?

— Привет, малышка, — сказал Кэмпбелл, целуя ее. — Долетели нормально, как ты?

— Хорошо, — Брэнда спрятала лицо у меня на груди, — соскучилась очень…

— Я люблю тебя, — шепнул я ей на ушко.

— А я тебя больше, — тихо ответила она.

Мы распаковали вещи в резиденции клиники, зашли к Стивенсу, а потом поднялись в палату Брэнды.

— Правда, здесь красиво? — Брэнда кивнула за окно, где падал снег. — Настоящая зимняя сказка!

— Да уж, не то, что в Лондоне: совсем нет снега, — ответил Кэмпбелл и посмотрел на часы. — Пора переодеваться к обеду, я пошел в номер.

— Я догоню вас! — крикнул я ему вслед. Потом обнял жену:

— Это наше первое Рождество вместе, милая, будем веселиться?

— Будем! — смеясь, сказала Брэнда. — Кстати, как там твои розы? Осыпаются?

— Осыпаются, — вздохнул я, — ну и Бог с ними! Пойду и я переоденусь. Встретимся у ресторана через полчасика, идет?

— Идет, — кивнула мне Брэнда. Я поцеловал ее и пошел в свой номер.

Через полчаса мы с Кэмпбеллом, приодетые в парадные смокинги, сидели в мягких креслах, в холле, ожидая нашу красавицу. Она появилась с опозданием, как и положено всем хорошеньким девушкам, и на то были причины: выглядела Брэнда прелестно, хоть ее голову по-прежнему обматывал шелковый платок, на этот раз насыщенного алого цвета, в тон ее вечернему платью, которое свободно ниспадало до пола, скрывая ее худенькую фигурку; лишь спину открывал небольшой вырез.

— Прекрасно выглядишь, малыш! — весело воскликнул мой тесть. — Так держать!

— Спасибо, папочка, — улыбнулась Брэнда, беря нас с ним под руки, — вперед? Будем праздновать?

— Еще как будем! — твердо сказал я, и мы вошли в ресторан.

Это был волшебный, необычный вечер. Раньше я не особо любил встречать Рождество, но банкет в ресторане клиники «Женолье» мне запомнился надолго. Было удивительно наблюдать за тем, как смертельно больные люди, одетые в нарядные платья, от души веселились в окружении своих близких, и каждый в этом зале старался делать вид, что все в порядке, что мы все просто тут собрались отметить праздник. Это было трогательно до слез и очень грустно, но я изо всех сил пытался не показывать своих эмоций.

За окнами весь вечер валил снег — огромными пушистыми хлопьями, — а на столах у каждого горели свечи; мы много танцевали, пили шампанское, даже смеялись. Посреди зала стояла украшенная рождественская елка, под которой все складывали подарки. Мы с тестем тоже незаметно положили туда пару ярких коробочек для Брэнды. Уж не знаю, что приготовил ей отец, но я лично купил жене маленький золотой кулон, куда ювелир вставил по моей просьбе нашу свадебную фотографию в миниатюре. Думаю, Брэнде понравится мой подарок. Открывать их решено было в первое рождественское утро.

В полночь мы пропели рождественские гимны и подняли бокалы с шампанским:

— С Рождеством! — звучало отовсюду: незнакомые ранее люди тепло поздравляли друг друга, обнимались и желали друг другу одного — скорейшего выздоровления.

— С Рождеством, родная, — тихо сказал я Брэнде.

— С Рождеством! — улыбнулась она. — Милый, давай уйдем отсюда?

— А твой отец не обидится?

— Не обидится, — громко сказал Кэмпбелл, который оказался поблизости и все слышал, — идите уже! С Рождеством вас, дети!

— Спасибо, сэр, — ответил ему я, — и вас с Рождеством! Увидимся утром.

Мы сбежали с праздника и заперлись в палате Брэнды. У меня ёкнуло сердце, когда она сняла платье, и я увидел, как сильно исхудала моя любимая: проклятая болезнь высушила ее, оставив лишь скелет, обтянутый бледной кожей, выпирающие ребра, тонкие руки. Я понял, почему Брэнда перестала носить украшения: кольца просто соскальзывали с ее пальцев.

— Что, я уже не такая, как раньше, да, Дик? — она перехватила мой взгляд.

Мне захотелось закричать или разбить что-нибудь, но вместо этого я заставил себя улыбнуться:

— Эй, Брэн! Ты по-прежнему самая красивая девушка на свете, помни об этом!

Потом мы долго лежали, обнявшись, и смотрели, как за окном кружатся снежинки.

— Жалко, что все так заканчивается, — тихо сказала Брэнда.

— Еще ничего не заканчивается, — возразил я, — чего это ты вдруг?

— Просто мне страшно, родной. И обидно: ведь мы могли быть такими счастливыми.

— А мы и есть самые счастливые! Мы вместе, разве не так?

— Не утешай меня, Дик, мы оба знаем, что конец уже близок.

— Перестань, — разозлился я. — Не смей говорить мне о каком-то конце! Все будет хорошо, слышишь?

— А что будет? Что мы можем успеть? Родить ребенка? Вместе состариться? Дождаться внуков? — она заплакала.

У меня к горлу опять подступил тот ненавистный ком, который преследовал мне после гибели Тима.

— Брэнда, не плачь, — я поцеловал ее мокрое лицо. — Не надо думать об этом! Давай жить сегодняшним днем.

— Пообещай мне кое-что…

— Все, что хочешь!

— Женись на ком-нибудь, когда я умру, роди детей и постарайся быть счастливым.

Я резко сел на кровати и посмотрел на нее.

— Ты в своем уме, милая?! Мне никто, кроме тебя, не нужен, поняла?

— Не сердись, Дик, — Брэнда ласково коснулась моего лица. — Я просто очень люблю тебя. Не хочу, чтобы ты страдал.

— Тогда не говори мне таких глупостей, а то я не посмотрю, что тебе нездоровится, и отшлепаю тебя ремнем!

— Не надо ремнем, — Брэнда не смогла не улыбнуться. — Меня даже в детстве не наказывали!

— Оно и видно, — проворчал я, — завтра же все выскажу твоему отцу!

— Давай спать, милый, что-то я устала…

Она уснула у меня на руке, и я еще долго прислушивался в темноте к ее хриплому дыханию.