та же отстраненность и что-то еще, едва заметное, почти неощутимое. Что-то, во что я не могла позволить себе поверить. Потому что в моем мире больше не осталось ни крупицы надежды.

Громобой вскинул руку с черным мечом и взревел:

- Ее темное колдовство проникло в сердца каждого из вас! Развело отца с дочерью! Но отродью лаум мало было власти – она жаждала крови! Чувствуя себя в безопасности, навья тварь дала волю своим черным желаниям и отняла жизнь у ваших сыновей, разорвав их тела в клочья!

Стон и плач наполнил воздух. Люди царапали лица ногтями и раскачивались, словно безумные, повторяя имена. Одно из них было мне знакомо.

Анжей.

И тогда я вспомнила.

Завитки тумана.

Чудовище, состоящее сплошь из извивающихся корней, рвущее на части тех, кто посмел поднять на меня руку.

Алые ручьи, что бегут к Чернице, словно торопясь раствориться в ее водах.

Прикосновение чужой силы к моей обнаженной спине, которое я до сих ощущала промеж лопаток.

Дарган отвернулся от толпы и подошел к нам с Болотником. Черный меч был опущен и царапал острием землю, оставляя извилистый след, похожий на змеиный. Дейвас склонился ко мне так близко, что я могла бы пересчитать все морщинки, разбегающиеся от его темных глаз.

Марий чуть стиснул мое плечо, предупреждая не дергаться. Но даже если бы я могла – мне нечем было нанести удар.

- Я думал, ты умная девочка, Ясмена, – огненосец говорил негромко и будто бы с сожалением. – Был уверен, что ты понимаешь, как надо себя вести. Тебя прикрывали в этой гнилой деревеньке все – от мала до велика. Тебе же надо было сделать самую малость…

- Сидеть тихо, да? – прошептала я. Дейвас кивнул и выпрямился, продолжая цепко держать взглядом мое лицо. Так, словно хотел рассмотреть каждый отзвук чувств, которые я буду испытывать по велению его руки. Густые темные брови заломились. Пухлый, невысокого для мужчины роста, с широким добродушным лицом, Дарган Громобой напоминал кого угодно, только не грозного огненного колдуна. Но горе тому, кто решил, будто он силен лишь на словах.

Дарган поднял руку, и она вспыхнула пламенем от локтя до кончиков пальцев. Сухой жар пахнул в лицо, и я прищурилась: огонь был белым и ослепительно ярким. Страха во мне не было. Было сожаление, что все кончится так – именно тогда, когда я наконец поверила, что могу жить жизнью обычных людей.

Дарган повел рукой в воздухе, и небеса расколола пополам невесть откуда взявшаяся молния. Люди присели от неожиданности, кое-кто зажал уши руками: после такой вспышки гром должен был сотрясти землю. Но его не последовало. Лишь еще одна молния вспыхнула – и не погасла сразу, а прошила сгустившуюся темноту белой ниткой и ударила в дальний конец деревни. Белое сменилось алым. Где-то там занялся костер. Огромный и злой – как раз такой, чтобы спалить дотла целую избу.

Люди ахнули. Совий рванулся к дейвасу, сжимая кулаки, но его оттащили назад сразу несколько пар рук.

- Нет! – я дернулась в хватке Мария и отчаянно замотала головой. – Нет-нет-нет, пожалуйста!!! Только не это! Прекрати, молю тебя! – я завизжала и рванулась к месту, которое осмелилась назвать своим домом, пусть и только в мыслях. Дарган смотрел в ту же сторону: его лицо было скучающим. Я повисла на вывернутых локтях, умоляя его отозвать огонь, но дейвас даже не взглянул на меня. Пожар разгорался все сильнее. Подкравшаяся ночь окрасилась красным и оранжевым, послышался треск ломающихся досок.

В толпе поднялся возмущенный ропот. Хозяева домов, соседствовавших с моим, вытягивали шеи и рвались встать на защиту своих изб с водой и песком, чтобы не дать огню перекинуться. Но Дарган рыкнул повелительно, и смельчаки, уже побежавшие в сторону пожара, повернули назад.

- Ничего не будет с вашими халупами. Меня не зря Громобоем кличут. Грозовой огонь – мой верный пес.

- Ты грозовая шавка! – выкрикнул Совий, вырываясь из удерживающих его рук. – Прекрати ее мучить! Отзови свой огонь!

- Пожалуйста, пощади, – рыдала я, жалко скривившись и всхлипывая в голос. Марий был вынужден наклониться, чтобы не сломать мне руки, но я не чувствовала боли – я всем сердцем рвалась туда, где сгорала часть моей души.

Дарган вновь не повернул головы в мою сторону, но снизошел до ответа.

- Ведьмин дух должно выжигать до основания. Все, с чем ведьма связана, будет обращено в прах и пепел. Таков закон, маленькая рагана, – Дарган посмотрел на Болотника и кивнул ему:

- Вряд ли тут есть темница, так что запри ее в каком-нибудь подвале. На одну ночь того будет довольно.

Громобой повернулся к толпе и воздел руки к насупившимся небесам:

- Мы все равно остаемся людьми, даже под чарами древнего существа, никогда не знавшего, что такое справедливость. Как бы ни хотелось вам, добрые люди, совершить акт правосудия, самым правильным будет вынести приговор ведьме публично. А затем сжечь ее на площади перед Черной школой, развеяв прах над ее любимой бегущей водой, чтобы никогда она не возродилась ни единой травинкой.

Дарган стоял ко мне спиной, и я не видела выражения его лица. Я не знаю, что увидели в нем приреченцы. Один за другим они стали опускаться на колени и склонять голову к земле, шепча его имя. Один за другим, все, кого я звала друзьями, кроме Совия и тех, кто его удерживал, пали ниц перед черным служителем. А он сделал знак Марию, и тот повел меня сквозь мольцов. Жуткое ощущение, будто они кланяются мне, стало последней каплей, и я тихонько захихикала. Смех бурлил и затапливал меня волной, разрывая горло и выплескиваясь наружу визгливой истерикой. Должно быть, в тот момент я выглядела как настоящая ведьма. Совий с болью смотрел на меня.

Я же смеялась.

Я не переставала смеяться, даже когда над моей головой опустилась крышка подвала, оставив меня погруженной в кромешную темноту с запахом влажной плесени.

Смех клокотал и рвался из горла, булькал и хрипел, смешивался со слезами и рвотой, но остановиться я не могла. На ощупь, сотрясаясь всем телом, добрела до стены и свернулась возле нее тугим клубком, продолжая икать и размазывать слезы, сопли и желчь по лицу. Я проклинала скопом богов и Прях, соткавших мне эту судьбу. Я ненавидела себя – такую беспомощную и жалкую.

Потому что именно такой я себя ощущала в тот момент. Жалкой тварью, не нужной даже породившей ее Нави.