как и я, всех своих родных лишился, остальных, когда гнали заложниками, по пути отбили. У каждого на спине следы от ногайской камчи. Вот она, правда, о которой ты говоришь!

И здесь, как в других становьях, над головами сынов башкирских играет камча, сверкает сабля, и здесь продажные турэ пьют кровь народа…

— Парень этот — Арслан, мой товарищ. Не мучай его, скажи, чтобы руки развязали, — сказал Хабрау. — И… торопимся мы, не держи нас больше.

Айсура сидел словно бы в задумчивости.

— Это твои с Игэшем дела, ваши тяжбы. Я вам не судья. Но коли есть у джигита в сердце отвага и в руках сила, он в лесу хорониться не будет.

— Положить перед Игэшем повинную голову? — хмыкнул один из джигитов и стал нехотя развязывать Арслану руки, ворча: — Развязал бы я тебя… придушить бы на месте… По башке огрел, чтобы руки твои отсохли. До сих пор подташнивает…

— Не надо было рот разевать! Коли полез драться, так не жди, когда тебе палица на голову упадет. Уроком будет… — Айсура ударил в ладоши: —Эй, джигиты, мясо несите, кумыс… А ты, коли вправду сэсэн, покажи свое умение.

— Ну-ка, подай домбру, — сказал Хабрау разбойнику, стоявшему рядом. Посидел в раздумье, прошелся по струнам пальцем и под быстрый рокот начал говорить:

— Когда у волка и лисы из-за добычи вышла ссора, обрадовался медведь: «Вот так умора!» Одну налево сбил ударом, направо сбил другого и поволок добычу их к себе за горы…

— Мудреные какие-то слова. Кто они — волк и лиса? И еще медведь? На кого намек? — Айсура в недоумении покачал головой.

— Просто так сказал, что на ум пришло, — ответил Хабрау. — Вот о чем думаю, Айсура-батыр, И сам ты, и твои джигиты стали беглецами, потому что иссякло ваше терпение. Кто виноват в ваших бедах? Хан! И ногаи! Все муки от них. Мы там, у бурзян, слышали: вот-вот начнется война, Богара-бей войска собирает. На кипчакские земли идите! Скажите, Хабрау вас послал, — примут с раскрытыми объятиями. — Он положил домбру в обтянутый кожей короб и встал с места.

Джигиты Айсуры молча подвели коней. Оружие Арслана было на месте, притороченное к седлу. Он проверил его и вскочил на коня.

— Хабрау-агай, — сказал Арслан, когда они отъехали, — а джигиты попались неплохие!..

— Хорошие попались джигиты. И по носу тебе хорошо стукнули, потому, наверное, и хвалишь? — улыбнулся сэсэн.

Но лицо его тут же померкло. Мало радости, коли башкиры теперь уже уходят в леса и с кистенем поджидают путников. Орда, Орда, сколько же бед ты несешь башкирской земле!

Хабрау был доволен, что Игэш в отъезде. Узнав у встречных, где стоит юрта старого мэргэна[37] Буребая, про которого рассказывал Йылкыбай, туда он направил коня.

День клонился к вечеру. Мужчины с криками «хайт-хайт!» сгоняют табун, женщины спешат подоить коров и кобылиц. В разных концах яйляу поднимаются дымы. Несколько вооруженных всадников берегом озера отъезжают в караул.

Аул Игэша раскинулся вдоль широкой низины на северном берегу озера Мауызлы. С заката — стоит поросший черным лесом хребет Кыркты, с другой стороны, с восхода, тянутся низкие голые холмы и плоские озера, за ними — бескрайние степи. Восточной своей половиной озеро отражает ясное небо, а западную половину застлали тусклые сумерки — этим краем оно приткнулось к горе по имени Карангылык — тьма, темнота, — и ее отражение затеняет воду. Всюду еще день, а тут уже будто выползает ночь. Впервые увидел Хабрау эти места. И красота их понемногу выщелочила горечь из его раздумий от встречи с лесными разбойниками. Когда же встретился с Буребаем, уныние развеялось совсем.

Мэргэи оказался в возрасте преклонном, уже за семьдесят. Однако, услышав конскую поступь, он вышел из юрты, сам принял поводья из рук гостя и лишь потом передал их подбежавшему мальчику.

— Добро пожаловать, йырау, — сказал он, здороваясь обеими руками. — Не удивляйся, не удивляйся, весть о тебе прибыла раньше тебя самого. Ждем тебя, ждем. Пожалуйте-ка в юрту, дорогие гости…

По словам мэргэна, два их джигита на охоте в горах повстречали бортников из племени бурзян. Они-то и сказали, что Хабрау отправился к тамьянам.

— Про меня уж… разве только дурная слава дойдет… — пробормотал Хабрау, он все еще не мог забыть свой айтыш с Акаем.

— Про Акая, что ли, вспомнил? И об этом наслышаны, каждое слово этого губастого знаем. И как ты на них ответил, тоже донесли. Турэ неправо судили, победа была за тобой. Ладно, это одна сторона дела. Как ты сам, здоров ли? Что слышно в краях, где ты побывал?

— Слава Тенгри, — сказал Хабрау. Скрестив ноги, он сел где ему показали, в красном углу юрты. — А по правде, так всяко: и хорошее, и дурное. Вот уже год, отец, везу тебе последний привет от Иылкыбая.

— Иылкыбай, Иылкыбай… Маленькой моей услуги до самой смерти не забыл. — Мэргэн покачал головой.

— Не маленькая была услуга-то. Как рассказывал Иылкыбай, ты его от смерти спас.

— Да, было. Из медвежьих лап его вырвал. Молодые были, отважные и глупые, — усмехнулся мэргэн. — Все трое — и медведь, и мы с йылкыбаем. — И, махнув рукой, поторопился перевести разговор на другое: — Слышал, наверное, сэсэн, Богара войска собирает. Гонцы были, ханский ярлык привезли. Говорят, Орда к войне готовится с Хромым Тимуром. Но у Богары на уме что-то другое. Передал с гонцами: «Когда два стервятника дерутся, не лучше ли соколу лететь стороной?»

— Ну и?.. Что тамьяны думают? Коней седлают или ищут, где бы в тенечке прилечь?

— Двести всадников встали под руку Богары. Еще четыреста готовы седлать коней. Старейшины тянут, новых вестей от бея ждут. На то они и турэ, все прогадать боятся. — Мэргэн тяжело вздохнул. — Стар я стал, сэсэн. Скоро сабли зазвенят, а я, как ты говоришь, в тенечке хоронюсь.

Значит, правда… Слова мэргэна подтверждают слухи, которые он уже слышал урывками. Надвигается буря. Если намек Богары верен, то светлые дни, в ожидании которых истомился народ, уже близки. В такое время сэсэну положено быть в войсках. Завтра же они с Арсланом выйдут в обратный путь.

В это время поднялся полог юрты, и один за другим вошли человек десять стариков. Пока они здоровались, о житье-бытье расспрашивали, женщины расстелили на войлоке просторную, как озеро, скатерть, принесли большое деревянное блюдо с исходящей паром молодой бараниной.

Весть о приезде сэсэна уже облетела все кочевье. Гости ели-пили, а тем временем к юрте Буребая собирался народ, все надеялись увидеть Хабрау, услышать его песни и кубаиры.

— Добро, сэсэн, возблагодарим