Александрийский грузовой корабль вошел в императорскую гавань Остию в начале марта. Этот порт, расположенный в устье реки Тибр и построенный за семьсот лет до этого, со временем превратился в торговый центр и крупное зернохранилище Рима, а также в место ремонта судов, направлявшихся в Порт. Довольно много галер римского флота стояло рядом с императорским судном, украшенным для какого–то важного праздника.

Когда корабль входил в гавань, Феофил созвал всех христиан.

— Я вас уже не увижу до тех пор, пока не доставлю императору дары и не выполню все свои обязанности. Когда сойдете на берег, идите из Остии по главной дороге. Она приведет вас прямо в Рим. Найдите храм Марса. Рядом с ним находится рыночная площадь. Когда найдете лавки с фруктами и овощами, спросите там человека по имени Троп. У него там своя лавка. Он один из нас, и ему можно доверять. Он приведет вас в безопасное убежище.

Рицпа подошла к Атрету, чтобы передать ему указания Феофила, но тот отмахнулся.

— Мы пойдем своим путем, — сказал он, собирая вещи.

— А разумно ли это? — сказала Рицпа, которая боялась покидать братьев и сестер по вере. Она увидела предостерегающий блеск гнева в голубых глазах германца. Взвалив багаж на спину, Атрет взял у нее Халева и последовал за остальными пассажирами, сходящими с корабля.

Борясь с недобрыми предчувствиями, Рицпа поспешила за ним.

— Давай, я понесу его, Атрет.

— Я отдам его тебе, когда мы сойдем с корабля.

Не в силах остановить Атрета, Рицпа посмотрела на остальных. Все были заняты сбором своих вещей, да он и не прислушался бы к ним ни при каких обстоятельствах. Петр подбежал к Атрету еще до того, как тот сошел на берег.

— Ты куда? Разве ты не останешься с нами?

— Нет, — сказал Атрет, бросив на мальчика нетерпеливый взгляд.

— Феофил сказал нам, куда идти.

— Иди к своей маме.

— Но…

— Иди!

Петр повернул назад, чуть не плача.

Рицпа проводила его взглядом и повернулась к Атрету.

— Почему ты так жесток с ним? Он же любит тебя.

— Замолчи! — Атрет ступил на трап и пошел вниз. Рицпе не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Когда они дошли до пристани, ей пришлось идти быстрее, чтобы не отставать от него. Атрету же не терпелось поскорее уйти из этого места. Его поведение было настолько заметным, что люди невольно уступали ему дорогу, когда он направился в сторону больших складских помещений. На него обратили внимание несколько воинов, которые стояли возле столба с каким–то объявлением. Один из воинов долго в него всматривался, потом о чем–то заговорил с другим.

— Эй, ты! — окликнул Атрета один из них, и у Рицпы замерло сердце.

Атрет раздраженно остановился и, повернувшись к воинам, посмотрел на них вопросительным взглядом, а те в это время подошли к нему. Окружающие остановились, с любопытством наблюдая за происходящим.

— Тебя как зовут? — спросил один из воинов, а другой тут же добавил: — Атрет! Я же тебе говорил, Анкус. Клянусь, это он. — Воин уставился на Атрета взглядом, в котором застыл трепетный ужас. — Я видел, как ты сражался с Келером. Такое не забывается. Это была самая потрясающая схватка, которую я когда–либо видел.

— Я рад, что тебе понравилось, — ровным голосом сказал ему Атрет.

— Так это ты Атрет, — произнес Анкус с оттенком недоверия, оглядывая германца, его повязку на голове, закрывающую светлые волосы.

— Да, — сказал Атрет, и Рицпа удивилась, что он этого и не отрицал. Она видела, как пульсирует вена на его шее. Ее охватила холодная тревога.

— Твой сын? — спросил Анкус и протянул руку, чтобы потрепать малыша по щеке. Атрет уклонился от его руки. Он сдвинулся всего лишь на дюйм, но сам по себе этот жест выглядел таким же враждебным и вызывающим, как если бы над рынком прозвучал звук трубы, зовущий на битву. Анкус прищурил глаза. Над ними нависло напряженное молчание. Рицпа слышала, как бьется ее сердце. Она стала отчаянно молиться, призывая Бога на помощь.

— Ульпий, ты у нас специалист по гладиаторам, скажи нам, разве Атрета не продали потом в Ефес?

— Три года назад, — ответил Ульпий. — Но толпа его еще не забыла. Здесь его так любили, что на рынках до сих пор продают изображающие его статуэтки…

— Так он до сих пор раб, — самодовольно перебил его Анкус.

— Я заслужил себе свободу, — сказал Атрет и вынул из–за ворота туники висящую на шее золотую цепочку с костяным медальоном. Глядя на воина мрачным и насмешливым взглядом, он показал ему медальон.

— Жаль, — сказал Анкус, — но ведь все может измениться, было бы желание…

Атрет, не глядя на Рицпу, передал ей Халева.

Анкус опустил руку на рукоять своего меча. Ульпий вышел вперед и протянул руку между ними.

— Ладно, не делайте глупостей.

— Что здесь происходит? — неожиданно раздался властный голос.

Ульпий обернулся.

— Сотник! — сказал он, сначала встревожившись, но тут же обрадовавшись вмешательству. Он поприветствовал офицера, как положено. То же самое сделал и Анкус.

— Я тебя спрашиваю, воин, — обратился Феофил к Анкусу с властным достоинством, полностью соответствовавшим его званию.

Анкус покраснел.

— Этот человек — раб императорского лудуса.

— Он больше не раб, воин, или ты не видишь тот медальон, который у него на шее? — Феофил посмотрел на Атрета и почтительно склонил голову. — У меня не было возможности попрощаться с тобой и поблагодарить тебя за помощь на корабле. Делаю это сейчас. Императору будет приятно услышать о том, как ты храбро сражался с иллирийскими пиратами. — Атрет стиснул зубы, его губы побелели.

Феофил взглянул на Анкуса.

— В пути на нас напали, и их было гораздо больше. Если бы не он, иллирийцы без труда захватили бы корабль и все дары, которые я везу Титу.

— Сотник, но ведь это Атрет.

Феофил помрачнел.

— И ты задержал его только поэтому? Чтобы поиздеваться над ним, как какой–нибудь амората? Иди своей дорогой. Шагом марш! — Как только воины скрылись из виду, Феофил посмотрел на Атрета. — Плохо, что ты здесь легко узнаваем.

— Я не намерен засиживаться в Риме.

— Лучше тебе там вообще не появляться. Я помогу тебе приютиться на окраине Остии и приду за тобой, как только нанесу визит императору.

— Я и сам могу о себе позаботиться.

— Перестань упрямиться, лучше подумай обо всем как следует!

— Я могу идти дальше, мой господин? Или ты тоже намерен надо мной поиздеваться?