— Вы рассердились на нее, когда она ушла? — без выражения спрашивает Зак.

— Глупый вопрос. Каждый может поступать как захочет.

— В рамках закона, — дополняет Зак.

— Я слышала по радио о новом убийстве, — проговорила Славенка Висник, — и могу вам сразу сказать, что никаких связей с этой девушкой вы не найдете.

— Вы любите огонь? Поэтому вы рветесь сюда, чтобы помогать? — Настал черед Малин спровоцировать собеседницу.

— Я ненавижу огонь. Хочу уничтожить его.

«Польсти, Малин, и человек все тебе расскажет», — еще одна мантра Свена.

— Я знаю, что вам пришлось пережить, — сказала Малин. — И я восхищаюсь вами за то, что вы сейчас стоите здесь. За то, что вы создали собственное дело.

— Выбора не было.

— Вы не заметили ничего подозрительного в Ставсеттере? Все, что угодно, любую мелочь.

— Ничего. Только видела, как собака начала ее откапывать.

— Вы были на месте, — напомнил Зак. — Но потом исчезли. Большинство осталось. Куда вы направились?

— Я была не в состоянии выносить всеобщего шока. Мертвецов я видела и раньше. Решила, что лучше поехать и открыть киоск у Юльбру. Мертвое тело в земле, мягко говоря, не повысило спрос на мороженое. — Теперь Славенка Висник настроена более дружелюбно. — Надеюсь, вы понимаете меня. Когда я работаю, моя единственная задача — продать как можно больше мороженого.

— Вы не заметили на пляже никого, кто вел бы себя странно?

Славенка Висник задумалась.

— Нет.

— А про Юсефин Давидссон ничего не хотите рассказать? Вы поругались? Она намекала на это.

— Думаю, она сочла, что я ее отругала. Я уверена, она брала мороженое и сладости — возможно, отдавала своим друзьям. В те дни, когда она работала, из киоска пропало множество всякого, хотя в бассейн тогда приходило очень мало народу. Если помните, у них были проблемы — в большом бассейне завелись бактерии. «Корреспондентен» подняла шум по этому поводу. Им даже пришлось закрыть на несколько дней большую чашу.

Малин пытается вспомнить соответствующую статью, но, похоже, это событие прошло мимо нее.

— Так вы ее выгнали?

— Назовем это так — я не огорчилась, когда она уволилась, хотя для киоска в Глюттинге она у меня была единственная продавщица.

— Вы рассердились, что она воровала?

— Нет, такое случается.

— Никто не может подтвердить ваше алиби?

Малин снова задала этот вопрос, зная, к чему хочет подвести, и Славенка Висник взглянула на нее устало, показывая, что поняла намек.

— У меня нет мужа. Нет детей. Свою семью я потеряла много лет назад. С тех пор я решила заботиться о себе самой. Люди — это сплошное разочарование, инспектор.

Славенка Висник закрыла задние двери своего фургона. Обернулась к ним.

— Если у вас больше нет ко мне вопросов, то я намерена уехать. Хочу воспользоваться пиком популярности Глюттингебадет.

— Синий цвет, — произносит Малин. — Синий цвет означает для тебя нечто особенное?

— Я люблю белый, — отвечает Славенка Висник. — Он самый чистый.

Славенка Висник стоит перед киоском в Юнгсбру и ест большой гамбургер с сыром. Голод напомнил о себе, едва она выехала из леса, миновав гольф-клуб «Врета клостер».

Горячая еда и горячий воздух заставляют ее потеть, но она ничего не имеет против жары; тот, кто провел военные зимы в Сараево, знает, что такое настоящий холод, и не станет жаловаться на тепло.

Улицы вокруг нее пусты. Наверное, все ушли купаться.

Легавые пусть думают о ней что хотят. Они полагают, что могут навести порядок, — особенно эта девушка, Малин Форс: кажется, она стремится что-то исправить.

И тут в их расследовании появляюсь я. «Взаимосвязь» — ключевое слово в их работе.

«Раньше или позже это должно было произойти», — думает Славенка Висник и чувствует, как расплавленный сыр пристает к зубам, как живот наполняется едой: невероятная привилегия поесть, когда ты голоден, которую мало кто в этой стране может оценить.

Девочки.

Такое случается. Избалованные маленькие девочки могут обжечься. Кто знает, почему человек поступает так или иначе?

Война — она везде.

И никогда не закончится.

Единственное, что ты как человек можешь сделать, — это создать вокруг себя реальность, которую сам способен выдержать.

Славенка Висник бросает остатки гамбургера в урну возле киоска, садится в машину и уезжает. У продуктового магазина — рекламные щиты газет, которые рассказывают об одном и том же.

«Летняя смерть находит новую жертву!»

Так пишет «Корреспондентен» на своих рекламных щитах о том ужасном преступлении, которое обрушилось на меня.

«Наши летние ангелы» — так называет нас ведущая радиопрограммы с приятным мягким голосом.

Поначалу я не хотела в это верить.

Но потом появилась ты, София, приплыла, окружила меня со всех сторон и рассказала, что ты тоже сомневалась, что страх и другие чувства, многие из которых трудно назвать словами, поначалу заставляли тебя отрицать свое положение, что тебе хотелось крикнуть — нет, только не я, я слишком молода, я еще не успела пожить, и я хочу выкрикнуть это сейчас, когда мы вместе парим над горящим лесом.

Дым и огонь.

Пылающие кроны деревьев, как вулканы.

Машины, люди, животные, как крошечные точки внизу, крупинки жизни, пытающиеся остановить пламя, не дать ему воцариться, стремящиеся загнать разрушительную силу обратно в землю, в путаницу подземных лабиринтов.

Увенчается ли успехом их борьба?

Малин сидит в синем «вольво», который пробирается вперед где-то далеко под нами на земле, через лес, в сторону Юнгсбру, на засохшую равнину, где все живое скоро превратится в окаменелости, останки пышущей жизни.

Ты веришь в нее, Тереса.

Если ты веришь, я тоже буду верить.

Ты говоришь, что тебе стало легче теперь, когда нас двое. Но мне по-прежнему трудно, хотя я, похоже, меньше переживала по поводу моего состояния, чем ты.

Мы парим бок о бок, без крыльев, но все же в этом что-то есть — что мы летние ангелы. Беспокойные ангелы — не ангелы с рождественских открыток, а девочки, которые хотели бы получить назад то, что у них отнято.

Теперь мы чисты, правда?

Я люблю эти слова. Теперь они мои. И мне нравится парить в мире, который остается свободен от воспоминаний так долго, как я захочу, пока мне удается прогонять мысли о тех белых руках, которые сжались у меня на шее, о когтях, которые рвали мою кожу, о запахе хлорки и страхе, который я успела испытать, прежде чем все исчезло, чтобы возродиться по-новому, непостижимым образом.