— Ну что ж, как скоро ты сама вспомнила о своей профессии… Я, между прочим, знаю, что ты пользуешься покровительством архистратига, и, честно говоря, прекрасно понимаю его. Сначала я был удивлен, так как Михаил никогда не славился своими любовными похождениями. По-моему, у него их и не было: уж слишком он суровый и честный солдафон. Но, увидев тебя, я должен отдать должное старому воину: он действительно выбрал самую…

— Я сейчас покраснею, святой отец! — перебила его Лена, хотя по ее тону было ясно, что вот краснеть-то она точно не собиралась. — Вы что, пришли сделать мне альтернативное коммерческое предложение?

Египтянин со значением, мысленно раздевая, ощупал взглядом все длинное роскошное тело гетеры.

— Нет ничего такого, что дает тебе Михаил и чего не мог бы дать я. Так что я готов принять тебя в любой момент, и чем скорее, тем лучше. Но сегодня я пришел поговорить об ином.

— О чем же?

— Я пришел поговорить о предстоящем суде над неким нарушителем спокойствия и благолепия по имени Аналитик.

Лена изменила позу и жестом предложила несимпатичному старикану присесть. Тот подобрал полы рясы и, кряхтя, опустился на низкий топчан, покрытый шкурой тигра. Откашлявшись, он продолжал:

— Я знаю, что ты была в трапезной во время известного погрома, учиненного этим мерзавцем. И я хочу, чтобы ты выступила свидетельницей обвинения. Рассказав всю правду о том, как Аналитик хулил Божьи порядки и надругался над святыми.

— М-да, — в раздумье откликнулась Лена. — И с какой такой, позвольте, благодати я буду лжесвидетельствовать против единственного порядочного мужчины, оказавшегося в этой забегаловке? Ты же сам, Египтянин, в своем Законе и завещал не заниматься подобными вещами!

— Закон этот не мой, а Божий…

— Брось, не верю! Так все же почему я должна помогать тебе в этом грязном деле?

— Потому что, курва, — потерял терпение Египтянин, — если поможешь, я оставлю тебя в покое! И, может быть, если тебе повезет, то даже возьму в свою постель!

— Что ж, не надо мне ни золота, ни драгоценных камней, но вот такую возможность — оказаться с тобой между двумя простынями, — такого я, конечно, пропустить не смогла бы! — ехидно засмеялась Лена. После чего опять уставилась на звезды и зашевелила пальцами правой руки.

— Так ты согласна?! — с угрозой в голосе настаивал Египтянин. — Я не тот, кто приходит посреди ночи к таким, как ты, чтобы шутки шутить.

Тут он невольно посмотрел в то место звездного неба, куда устремила внимательный взгляд наглая девка. И вздрогнул, потому что вдруг померещилось ему, будто мерцающие точки светил одного из созвездий двигались по кругу, как бы повинуясь шевелящимся пальцам гетеры. Он потряс головой, избавляясь от наваждения.

— Я согласна, Египтянин. Скажи только, зачем ты хочешь уничтожить его? Почему бы просто не выгнать его назад, на грешную Землю, или, еще лучше, не отправить в Ад?

— Потому что звезды говорят, что ничего хорошего он нам не принесет. Потому что, милая моя, наивный пророк со смелостью дурака гораздо хуже, чем наивный дурак со смелостью пророка! Потому что я четыре тысячи лет учился выявлять и устранять сомневающихся смутьянов не для того, чтобы сделать единственную и последнюю ошибку сейчас.

Законодатель, кряхтя, поднялся, недоверчиво посмотрел на уже пришедшее в нормальный вид созвездие, кивнул Лене, надел капюшон и растворился в воздухе умирающей ночи.

То, что иерархи в своей беседе называли Большим Порталом, было более известно широким кругам обитателей Вселенной как Ворота в Рай. Когда-то, в благословенные времена, когда все население Великой Римской Империи в пору ее высшего расцвета вместе с рабами и германскими варварами лишь слегка превышало двадцать миллионов человек, ворота действительно были обыкновенными воротами на скрипучих петлях, которые Гавриил, ворча, закрывал на ночь на амбарный замок и, так же ворча, открывал утром. К утру по другую сторону забора, как в очереди за американской визой, терпеливо ждала небольшая толпа почивших или убиенных за прошедшие сутки праведников. Однако в отличие от стоящих в вышеупомянутой очереди у ожидавших у ворот Рая в ту пору обычно наблюдались явные признаки насильственной смерти. К таковым кандидатам на постоянное место жительства на небесах относились державшие в руках свои собственные головы, отсеченные римским мечом, распятые на кресте, сожженные живьем и просто мешки с частями тела — все, что осталось от съеденных дикими зверями.

В ту благословенную пору задача Гавриила была относительно проста и потому не требовала особенных ухищрений и бюрократии. Он просто садился за обшарпанный письменный стол, открывал огромным кованым ключом еще более огромный шкаф за спиной, доставал оттуда длинные пергаментные свитки — небезызвестную Книгу Жизни — и водил пальцем по строчкам. Иногда, когда присутствовали какие-то сомнения, он имел обыкновение посмотреть сурово, по-архангельски, на выражение лица очередного иммигранта. Если, конечно, это лицо еще было в наличии и находилось на анатомически правильном месте, а не где-нибудь, извините, на заднице. После чего, как правило, праведник или праведница получали свою «грин-карту», немедленное восстановление нормального благообразного облика (что это было бы за райское существование с безголовыми и обгоревшими, шатающимися по улицам и трапезным!) и вприпрыжку присоединялись к своим друзьям по вере, чтобы слиться в непрерывном молитвенном экстазе.

Но время шло. Следуя ветхозаветным заповедям, еще не знающее противозачатия человечество плодилось и размножалось с такой неумолимой скоростью, что даже периодически посылаемые ему за грехи и прочие достижения войны и эпидемии могли лишь на короткое время приостановить триумф его численного роста. К тому же все большая его часть принимала единственно истинную христианскую веру, а планку стандартов приходилось все время, скрипя зубами, понижать. И вот толпы перед распахнутыми с утра воротами становились все больше и больше. Распятых же и прочих «правильных» кандидатов на постоянное место жительство в Раю становилось все меньше и меньше. Доля же тех, кого Гавриилу хотелось определить, скорее, в симметричное ведомство, тоже неуклонно увеличивалась. К таковым относились власть предержащие с сытыми и развращенными лицами — сторонники Святой Церкви, жертвователи бедным и строители храмов. Среди них были и бандито-солдатские хари, убившие, ограбившие и изнасиловавшие немало язычников и агарян и в итоге вполне заслуженно получившие топором по маклабатору в момент совершения очередного подвига во имя веры Христовой. К этой растущей категории принадлежали святоши — развратители мальчиков и прочие мерзавцы. Смотреть в глаза этим было одно расстройство. Но как только хотелось определить очередного гада в смоляную яму (да поглубже!), тут же подбегали посыльные от очередных авторитетных праведников и шептали на ухо, что «Да, сволочь! Ну да что поделаешь: ведь и хорошего сколько сделал!».

Когда объем работы и получаемое от нее разочарование стали непереносимыми, Гавриил плюнул на все и, посовещавшись с другом Михаилом, основал новое ведомство, обозвав его Принимающим Присутствием или, в местном просторечии, ПрПр. В ПрПр набрали самых, казалось бы, надежных ангелов и праведников, чьи земные навыки стали чрезвычайно необходимы. К таким, например, относились печатники, регулярно переиздававшие Книгу Жизни, писари и квартирьеры. Возле ворот выросло внушительных размеров здание величественной архитектуры. Кандидатов на ПМЖ теперь прогоняли через как минимум двадцать одновременно работающих столов с ангелами, выражением злых лиц здорово напоминавших следователей НКВД. На подхвате у каждого ангела-опричника мельтешили один-два помощника из числа неугомонившихся еще праведников-ловчил, которые метались по архивам здания то за одной, то за другой справкой. Эти-то праведники, а потом и появившиеся в ПрПр кульпиты, и довели до греха.