Мадлен села на диван, рядом с ней примостилась и Эрмин.

— Похоже, они довольны, что снова все вместе, — заметила кормилица.

— Да, какие же они милые! Я им пообещала, что сегодня они лягут спать позже. Знала бы мама, что я нарушаю установленные правила! Она скоро позвонит. Наверное, я лучше дождусь ее возвращения и тогда сообщу, что пригласила Киону сюда, под ее кров.

Патефон заиграл знаменитую песню «Царица ель»[35]в исполнении детского хора.

Царица ель, краса лесов,

Люблю наряд твой изумрудный!

Когда зимой, среди снегов,

Стоят деревья без листов,

Царица ель, краса лесов.

Лишь ты одета в бархат чудный.

Тебя приводит Рождество

В наш дом на праздник, всеми чтимый,

Царица ель, милей всего

Твоих подарков волшебство,

Тебя приводит Рождество

Руками матушки любимой[36].

Склонившаяся над книжкой с картинками Киона выпрямилась и прислушалась, широко улыбаясь. Потом вскочила и подбежала к Эрмин.

— Мимин, а что такое «святое торжество»? — спросила она. — Как мне нравится эта песня!

— Святое торжество — это Рождество, рождение Иисуса Христа. Он для нас мессия, наш Спаситель. Как бы тебе это объяснить? Твоя мама молится Великому Духу, который вселяет жизнь в деревья, в воду в реках, в земных тварей, а многие люди молятся Иисусу Христу.

Мадлен принялась с благоговением рассказывать Кионе о рождении Сына Божьего в Вифлееме. И почти сразу же зазвучали с пластинки первые аккорды песни «Родился он, божественный ребенок»[37].

— Понятно, но не совсем, — серьезно сказала Киона. — Если Иисус пришел, чтобы спасти всех, значит, и меня тоже?

— И тебя тоже, дорогая, — подтвердила Эрмин, думая о том, как была бы рада сестра Аполлония, что Киона проявляет такой интерес к христианской вере.

Внезапный крик нарушил благостную атмосферу, царившую в гостиной — истошно закричала Мирей:

— Боже мой, как больно!

Эрмин бросилась в кухню, а следом за ней — дети и Мадлен. Экономка стояла, согнувшись пополам, ее левая рука была обмотана тряпкой.

— Зря вас всполошила, — простонала она. — Ничего серьезного.

— Что случилось, Мирей? — встревоженно спросил Мукки. — Тут вода кругом разлита.

— Не вода, а прекрасный куриный суп, — жалобно сказала экономка. — Не знаю, как я умудрилась опрокинуть кастрюлю.

— Ты ошпарилась! — воскликнула Эрмин. — Дай посмотрю.

— Да нет, ничего серьезного. Если бы кто-нибудь набрал снега в тазик, я бы подержала руку в снегу. Так моя бабушка лечила ожоги.

Мадлен бросилась за снегом, но тут из двери, ведущей в дровяной сарай, вышел Арман Маруа. Молодой человек приветствовал всех, приподняв одним пальцем свою ушанку.

— Арман, ты не мог бы вернуться на улицу и принести тазик снега? — спросила Эрмин. — Мирей ошпарилась.

— Будет сделано!

Он тут же принес снега, и уже через несколько минут Мирей заявила, что ей легче. Ей было неловко, словно ее уличили в том, что она не в состоянии справиться со своими обязанностями по кухне и дому.

— Марш все отсюда, мне надо дело делать, — заворчала она. — У меня больше ничего не болит. Суп пропал, значит, сварю другой.

— Я накрою на стол, — вызвалась Мадлен. — Все вам помогут.

Зная особую крестьянскую гордость Мирей, Эрмин без лишних слов повиновалась. Она шла по коридору в окружении детей, когда во входную дверь, ведущую на крыльцо, постучались Шарлотта и Симон. Мадлен, отодвинув щеколду, открыла дверь.

— Лолотта! — возликовал Мукки.

Шарлотта быстро расцеловала малышей и увидела Киону.

— Какая ты нарядная! — сказала она девочке. — Я знала, что встречу тебя здесь, ведь за мной в Шамбор приехал мой жених, он и рассказал о тебе.

— А вот и моя гостья, — сказала Эрмин. — Добрый вечер, Симон. Виновата, мне надо было сказать: «Добрый вечер, жених и невеста!» Теперь все законно.

Шарлотта рассмеялась. Она сияла, хмельная от долгожданного счастья. С тех пор как Симон совершенно определенно заявил о своем намерении жениться на ней, она парила в облаках.

— Поскольку мои родители вместе с Луи находятся в Шикутими, этим вечером в доме я хозяйка, — уточнила Эрмин.

— Симон мне и об этом рассказал, — заметила Шарлотта. — Я так рада, что вокруг одна молодежь.

К ним присоединился Арман, завязался оживленный разговор, а музыкальным фоном служили напеваемые близнецами вполголоса песенки-считалки. Никто не видел, как Киона тихонько отошла от всех и проскользнула в кухню. Она застала Мирей в ту минуту, когда та сморкалась в платок, а ее глаза были полны слез.

— Тебя Эрмин прислала? — довольно резко спросила экономка, недовольная тем, что ее беспокоят.

— Нет, я хотела вас утешить.

— А откуда ты узнала, что я плачу, как последняя старая дура? Нехорошо подсматривать.

На Киону эти слова не произвели никакого впечатления. Она подошла к Мирей, молча и пристально глядя на нее, и взгляд ее золотистых глаз был полон безмерной доброты.

— Не доставляй мне лишних хлопот, — сказала женщина, садясь на табурет. — Когда страдает тело, то частенько и сердце болит заодно с ним. Обожженная рука еще побаливает, а у меня, даже не пойму отчего, грустно на душе. Родом я из Тадуссака[38], и в твои годы боялась только одного: покинуть свой поселок. Я его любила. Летом ходила на реку смотреть на большие пароходы, которые шли до Сагенея или еще дальше, до Квебека. Но где оно теперь, мое детство… Мои родители лежат на кладбище, а я большую часть жизни провела в Монреале. Частенько мне хочется вернуться назад в Тадуссак, все это всплывает в памяти, и тогда я лью слезы.

— Мирей, я тебя очень люблю! — убежденно заявила Киона.

— Не говори глупостей! Ведь я тебе совсем чужая. Нельзя любить человека, которого не знаешь, — отрезала экономка, однако признание девочки умилило ее.

— Мимин все время говорит, что ты очень добрая, что ты ей немножко бабушка.