И вот когда я расправлялся с третьим, все начало неприятно меняться. Я обнаружил, что уже не поддерживаю остроумного разговора, а говорит один Гранвилл. Тупо его слушая, я вдруг заметил, что его лицо превратилось в два лица и они поплыли в разные стороны, потом слились в одно, снова раздвоились и так повторялось опять и опять. Это был поразительный феномен, причем раздваивалось и воссоединялось в комнате решительно все.

И я уже не испытывал недавнего блаженства. Безграничная энергия уже не бурлила во мне. Меня охватила тягостная слабость. К горлу подступала тошнота.

Я давно потерял всякое представление о времени. Полагаю, мы разговаривали вчетвером, но никаких воспоминаний об этом у меня не сохранилось, и помню я только, как мы начали прощаться. Гранвилл помогал Хелен надеть пальто, и атмосфера была самая дружеская.

– Готовы, Джим? – деловито осведомился мой друг.

Я кивнул, медленно встал на ноги, покачнулся, и он, обняв меня одной рукой, повел к двери. Туман успел рассеяться, и над селением висела яркая россыпь звезд, но от чистого холодного воздуха мне стало лишь хуже, и я шел и спотыкался в темноте, точно лунатик. Едва я добрался до машины, долгий спазм сотряс мой организм, напомнив мне про копченые сосиски, джин и прочее. Бррр! Я застонал и оперся о крышу.

– Может быть, Хелен, за руль лучше сесть вам? – заметил мой коллега и начал открывать дверцу, но тут с жутким ощущением беспомощности я заскользил по металлу вниз. Гранвилл схватил меня за плечи.

– Ему лучше сесть сзади, – еле выговорил он и принялся заталкивать меня на сиденье. – Зоя, радость моя, Хелен, голубка, ухватите каждая по ноге, хорошо? Прекрасно! Теперь я открою ту дверцу и втяну его внутрь.

Он рысцой обогнул багажник, открыл дверцу и вцепился мне в плечи.

– Чуть опустите, Хелен, дорогая. А теперь чуть-чуть на меня. Зоя, приподнимай, деточка. А теперь на себя. Чудесно, чудесно!

Несомненно, он был счастлив помочь. Казалось, распоряжается специалист по перевозке мебели, и сквозь пары́ джина с пивом я горько прикидывал, сколько бесчувственных тел он запихал в машины после приятного вечерка в его обществе.

Наконец они расположили меня на сиденье в полулежачей позе. Мое лицо прижалось к стеклу дверцы и снаружи, наверное, выглядело жутковато: свернутый на сторону нос и единственный глаз дохлой макрели, слепо уставившийся в ночной мрак.

С усилием я сфокусировал взгляд и увидел, что Зоя, нагнувшись, смотрит на меня с тревогой. Она нерешительно помахала мне на прощание, но я в ответ сумел только дернуть щекой.

Гранвилл нежно поцеловал Хелен и захлопнул дверцу. Попятившись, он прищурился на меня и вскинул руки.

– Надеюсь, до скорого, Джим. Такой приятный вечерок! – Его широкое лицо цвело улыбками, и, когда машина покатила к воротам, моим последним впечатлением было, что Гранвилл очень и очень доволен.

Живя вдали от Дарроуби и ведя другой образ жизни, я смог оглянуться назад и объективно взглянуть на некоторые вещи. Я задавал себе много вопросов. Почему, например, наше с Зигфридом сотрудничество оказалось столь успешным.

Даже сейчас, когда и тридцать пять лет спустя мы по-прежнему отлично ладим, я не перестаю этому удивляться. Конечно, он сразу мне понравился, когда я впервые увидел его в саду Скелдейл-хауса, но, по-моему, сработались мы по другой причине.

Возможно, потому, что мы с ним – прямая противоположность друг другу. Неуемная энергия Зигфрида то и дело побуждает его что-нибудь изменять, тогда как я терпеть не могу перемен. Очень многие назовут его блистательно талантливым, а про меня этого не скажут даже самые близкие друзья. В его уме непрерывно бурлят идеи – замечательные, сомнительные, а то и весьма странные. А меня, наоборот, идеи осеняют крайне редко. Он любит лисью травлю, охоту на фазанов, рыбную ловлю. Я предпочитаю футбол, крикет и теннис. Я мог бы еще долго перечислять наши различия (мы даже физически – полная противоположность друг другу), и тем не менее, как я уже сказал, мы прекрасно ладим.

Это, разумеется, вовсе не значит, что между нами не бывает споров: стычек по всяким мелким поводам за прошедшие десятилетия случалось предостаточно.

Одна, насколько помню, произошла из-за пластмассовых впрыскивателей для введения кальция. Новинка! А потому Зигфриду они понравились, но я по той же причине отнесся к ним с глубочайшим недоверием.

Мои сомнения усугублялись тем, что любая моя попытка ими воспользоваться неизменно оканчивалась полным фиаско. Теперь их первоначальные недостатки исправлены, но в те времена они были настолько капризны, что я решил с ними больше не связываться.

Зигфрид как-то увидел, что я промываю под краном в операционной диафрагменный насос, и немедленно взвился:

– Господи, Джеймс! Неужели вы еще пользуетесь этим старьем?

– Боюсь, что да.

– Но ведь вы же испробовали пластмассовые впрыскиватели?

– Да.

– Так почему же?..

– Я с ними не справляюсь, Зигфрид.

– Не справляетесь? То есть как?

Я вытряхнул последнюю каплю воды из трубки, свернул ее и убрал в футляр.

– Ну… в последний раз, когда я попробовал, кальций разбрызгало по всему коровнику. А он жутко липкий. У меня пиджак был весь в белых потеках.

– Но, Джеймс! – Он недоверчиво усмехнулся. – Какая нелепость! Они настолько просты, что с ними и ребенок справится. У меня ни разу никаких затруднений не возникало.

– Охотно верю, – ответил я. – Но вы же меня знаете. Ни малейших способностей к технике.

– Господи, ну при чем тут способности к технике? Эти впрыскиватели работают безотказно!

– Только не в моих руках. И с меня хватит!

Зигфрид положил мне ладонь на плечо, и на его лице забрезжило выражение снисходительного терпения.

– Джеймс, Джеймс, где ваше упорство? – Он наставительно поднял палец. – И ведь тут есть еще один аспект.

– Какой же?

– Вопрос асептики. Как вы можете быть уверены, что эта длинная резиновая трубка действительно чиста?

– Ну… после употребления я ее как следует мою. И пользуюсь стерильными иглами. А кроме того…

– Но, мой милый, вы ведь тратите массу усилий, чтобы добиться того, что уже присутствует во впрыскивателе, который предназначен для разового применения и вполне стерилен.

– А, я все это прекрасно знаю! Но что толку, если содержимое в корову не попадает? – спросил я сердито.

– Отговорки, Джеймс! – Лицо Зигфрида стало торжественно-серьезным. – От вас требуется лишь минимум старания, и я обязан подчеркнуть, что ваше упрямство – это чистейший консерватизм. Поймите, мы обязаны идти в ногу со временем, а всякий раз, когда вы пользуетесь этим вашим допотопным приспособлением, вы тем самым отрицаете прогресс.