в подъезд нашего общего дома (думаю, что у министра безопасности должна была быть и другая, более безопасная квартира).

Мы поздоровались. Он сказал, что семья на даче, и пригласил меня в гости на рюмочку коньяку. Вечером я зашел к Баранникову. Слово за слово – как у вас, да как у нас, да как там в Париже; рюмка за рюмкой дошли до реформ и работы третьего правительства Ельцина.

У Баранникова стали проскальзывать слова: коррупция, государственная измена, шпионаж. Речь шла о правительстве – нефтегазовом комплексе, приватизации, внешних экономических связях – и об окружении президента – его администрации.

У одного министра жена оказалась иностранкой (что он скрывал), через которую на Запад, по мнению Баранникова, утекает стратегическая информация о топливно-энергетическом комплексе (халатность, разгильдяйство или…).

В другом ведомстве несколько сотрудников ЦРУ, не стесняясь, скачивали всю информацию, все, что им было нужно (шпионаж). В третьем случае юноша, поехав на работу в Австрию, сначала перебивался на одну зарплату, но потом был завербован одной из иностранных разведок. Став министром, он якобы снимает копии с секретных и совершенно секретных документов, имеющих стратегическое значение (государственная измена, шпионаж), не говоря уже о взятках, лоббировании не государственных, а частных интересов.

Из слов Баранникова я понял, что сначала часть этих фигурантов разрабатывало 6-е управление КГБ СССР, а по наследству – уже Министерство безопасности РФ.

– Я не пойму, Виктор Павлович, зачем вы мне это рассказываете?

– Вы ведь человек неравнодушный к тому, что происходит в Отечестве, правда?

– Правда.

– Так вот, я предоставил Борису Николаевичу соответствующие материалы и обратился с просьбой дать согласие на обыски у этих деятелей, у их родственников, на квартирах, дачах и офисах. Сто процентов, что мы обнаружим то, о чем я вам говорил. Я ручаюсь! У нас есть оперативная информация и результаты негласных обысков, но теперь надо это сделать официально, в присутствии понятых, под протокол. Время идет, может произойти утечка, и тогда они – концы в воду…

– А что Борис Николаевич?

– Колеблется, говорит, что если это правда, то будет нанесен удар по самому Гайдару. И тогда конец всем реформам, парламент ухватится за эти аресты. Если вам удастся встретиться с Борисом Николаевичем, поговорите, пожалуйста, с ним. Пусть только кивнет, всю ответственность я возьму на себя – дам санкции на обыски и аресты. В случае провала готов пустить себе пулю в лоб… Слово офицера.

Договорились, если встреча и разговор с президентом состоятся, то я дам знать. В «списке Баранникова» были девять человек. Меня, честно говоря, мучили сомнения.

С одной стороны, Баранников не был похож на интригана, вся его биография выглядела довольно достойно, был он твердым сторонником Ельцина, более высоких постов для него не существовало – он достиг своего «потолка». Особых мотивов необоснованно подставлять коллег по правительству, в котором он работал, я тоже не видел.

Но с другой стороны – всё это выглядело как-то очень неожиданно и необычно. Любые документы можно было подделать, показания фальсифицировать. Я не мог взять на себя такую ответственность; даже не стал пытаться передать эту информацию Ельцину при личной встрече и, естественно, Баранникову никаких обнадеживающих знаков не подавал.

Насколько я понимаю, утечка о «списке Баранникова» все-таки произошла, и его операция полностью провалилась – бесполезными стали внезапные обыски и аресты. Мало того, сама «дичь» начала настоящую азартную охоту на министра. Очевидно, не без участия фигурантов этого списка, Баранникова, как волка, гнали на красные флажки.

Как это нередко бывает, мужчин подводят женщины. Подвернулся удобный случай. В качестве повода для увольнения министра была использована поездка на «шопинг» в Швейцарию за счет фирмы «Сиабеко» жены Баранникова и жены еще одного заместителя министра. Они якобы накупили слишком много дорогих вещей.

Министр был уволен 27 июля 1993 года, а 1 сентября обратился к президенту с открытым письмом, в котором писал, что его оклеветали, что провокация подстроена «западными спецслужбами и лобби голубых». Он требовал честного прокурорского расследования.

21 сентября появился указ президента № 1400 о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета РФ. Хасбулатов и Руцкой сделали сильный ход – предложили уволенному, оскорбленному и униженному Баранникову должность министра безопасности в мятежном правительстве. Говорят, что с тяжелым сердцем, но он все-таки согласился. После подавления мятежа был арестован и амнистирован в 1994 году.

В июле 1995 года в возрасте 54 лет Баранников скоропостижно скончался, вскрыв принесенную почту. Учитывая, что бывший министр слишком много знал, появились слухи об отравлении контактным ядом. Существуют такие яды, которые вызывают быструю «естественную» смерть, практически не оставляя следов. Но кому это выгодно? Ельцина я полностью исключаю, Баранников не представлял для него никакой опасности…

Немного зная Баранникова, я уверен, что копии соответствующих документов хранятся где-то в надежном месте, хотя теперь, с учетом сроков давности, всех обстоятельств и перемен, они уже не имеют большого юридического значения для фигурантов. Скорее это может иметь какое-то моральное значение для их детей и внуков…

Анатолий Собчак

С Анатолием Собчаком мы стали сотрудничать в начале 1989 года после того, как оба были избраны народными депутатами СССР.

Хотя Анатолий Александрович был избран от Ленинграда, он иногда приезжал на наши собрания «Московского клуба», на которых шли горячие споры о стратегии и тактике демократического движения, о выступлении единым фронтом на предстоящих съездах, о солидарном голосовании. Там мы и нашли много точек для соприкосновения и сотрудничества.

Потом, в мае 1989-го, прошел I Съезд народных депутатов СССР, на котором он, безусловно, предстал одним из самых ярких лидеров антикоммунистической демократической оппозиции. На съезде размежевание стало еще более очевидным, и часть депутатов уже независимо от того, как они попали на съезд, стала объединяться в некую демократическую группу или фракцию.

Долгое время мы не могли найти точного названия этой первой парламентской демократической оппозиционной фракции; среди прочего я предложил назвать ее «Межрегиональная депутатская группа», это название также часто звучало в моих интервью. Формально никакого решения принято не было, но по умолчанию название прижилось сначала у журналистов, а потом замелькало не только в средствах массовой информации, но и в политическом общении.

Прекрасный оратор, образованный и интеллигентный человек, Анатолий Собчак сразу привлек мое внимание, вызвал искренние симпатии и желание работать в одной команде.

Анатолий Александрович был в Верховном Совете СССР председателем подкомитета по хозяйственному законодательству, а я – по налоговой политике. Совместная работа на депутатском поприще, кроме взаимных симпатий, естественным путем объединяла наши профессиональные и политические интересы.

Мы активно работали вместе во время текущих сессий в Верховном Совете СССР, который заседал в снесенном ныне 14-м корпусе Кремля. Поскольку рассадка депутатов была достаточно свободной, а мы сотрудничали еще и в рамках МДГ, то часто оказывались рядом и живо участвовали в обсуждении интересующих нас вопросов из предложенной повестки дня.

Иногда я выдвигал какое-то предложение или высказывал какую-то мысль, которая нравилась Собчаку, он поворачивался ко мне и говорил:

– Виктор Николаевич, а вы не будете возражать, если я более четко сформулирую, конкретизирую наши общие предложения и озвучу их с трибуны?

– Ну, конечно, Анатолий Александрович, ведь мы делаем общее дело…

Тут же Собчак набрасывал в депутатском блокноте короткие тезисы, просил слова и блестяще выступал. Зал часто аплодировал, вопрос иногда даже ставили на голосование и, бывало, с положительным результатом.

МДГ, которая объединяла около 10 процентов наиболее активных депутатов, имела коллективное руководство – пятерых сопредседателей, одним из которых и был выбран Анатолий Собчак.

Многие депутаты, включая нас с Собчаком, жили в служебных квартирах одного огромного панельного депутатского дома на Рублевском шоссе. Мы с Оксаной располагались в двухкомнатной квартире, а Собчак – в однокомнатной, его семья оставалась в Ленинграде.

Часто вечером, обалдевшие от противостояния с Лукьяновым, который ловко вел заседания, дискуссий в парламенте и законодательного творчества, чтобы немного прийти в себя, мы выходили перед сном на получасовую прогулку. Иногда мы нечаянно пересекались с Собчаком.

Если мы гуляли с Оксаной, то Собчак просто здоровался и учтиво кивал головой, а если ее не было – велел «кланяться Оксане». Эта архаичная и старомодная форма приветствия мне очень нравилась, а у него это выглядело достаточно просто и естественно. Что-то в нем было глубоко интеллигентное и доброжелательное. По крайней