Эйвери отвернулась. Она боялась, что не удержится и ударит его.

– Это мерзко, Айриш.

Она подошла к окну и с тревогой заметила, что уже темнеет. На ранчо, должно быть, кончили ужинать. Она предупредила, что поедет по магазинам и к ужину не вер­нется. Но все равно ей пора было назад.

– Да, мерзко, – согласился Айриш. – Я этого и хо­тел. Каждый раз, когда мне хочется тебя пощадить, я вспоминаю про бесконечные ночи после катастрофы, ко­гда я мог только напиваться до беспамятства. Знаешь, я даже хотел покончить с собой.

Эйвери медленно подошла к нему. Весь ее гнев пропал.

– Пожалуйста, не рассказывай мне про это.

– Я подумал: к чертям эту жизнь! Попытаю счастья в следующей. Я потерял Клиффа и Розмари. Потерял тебя. Я спрашивал Господа: «Послушай, кому нужно столько напастей?» Если бы я не боялся за свою бессмертную ду­шу… – Он грустно улыбнулся.

Она обняла его и прижалась щекой к его плечу

– Я люблю тебя. Я очень переживала за тебя. Я пони­мала, как подействует на тебя моя смерть.

Он обхватил ее обеими руками, прижал к себе и в ко­торый раз пожалел, что она не его дочь.

– Я тоже тебя люблю. Поэтому и не могу тебе позво­лить все это продолжать.

Она отстранилась от него:

– Теперь у меня нет другого выбора.

– Если кто-то действительно хочет убить Ратледжа…

– Действительно хочет.

– …тогда ты тоже в опасности.

– Я знаю. Я хочу быть другой Кэрол для Тейта и Мэнди, но если я буду слишком другой, ее сообщник ре­шит, что она его предала. Или, – спокойно добавила она, – что это не Кэрол. Я все время боюсь себя выдать.

– Возможно, это уже произошло, просто ты еще об этом не знаешь.

Она вздрогнула:

– И это я понимаю.

– Вэн что-то заметил.

Она задохнулась от неожиданности:

– Я поняла. Со мной чуть сердечный приступ не слу­чился, когда я открыла дверь и увидела его.

Айриш рассказал о своем разговоре с Вэном.

– Я был занят и тогда не придал его словам никакого значения. Подумал, что он, как всегда, пришел мне надое­дать. Теперь мне кажется, он хотел мне что-то сказать. Что мне говорить, если он вернется к этому разговору?

– Ничего. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше и для них, и для меня. Вэн знал Эйвсри Дэниелз, а Ратледжи – нет. Им не с кем сравнивать новую Кэрол. Они от­носят перемены, произошедшие с ней, за счет пережитой катастрофы.

– Это слишком поверхностный взгляд. Если плана убийства не существует, а я Бога молю, чтобы так оно и было, ты в лучшем случае отделаешься душевной травмой.

– Если я сейчас все брошу и мне удастся выйти из иг­ры живой, получится, что я все делала зря. Я почти ничего не узнала. А если Тейта действительно убьют, а, Айриш? Если получится так, что я могла бы его спасти и не сдела­ла этого? Думаешь, я смогу с этим жить?

Он легко погладил ее по подбородку.

– Ты ведь любишь его, правда?

Она прикрыла глаза и кивнула.

– Он ненавидел свою жену. Поэтому ненавидит тебя.

– Опять в точку! – Она безразлично рассмеялась.

– Как вы друг с другом?

– Я с ним не спала.

– Я не об этом спрашиваю.

– Но хочешь знать именно это.

– А стала бы?

– Да, – прямо ответила она. – С того момента, как я пришла в сознание, до самого выхода из клиники он был замечателен, просто замечателен. То, как он относится к Кэрол на публике, выше всяких похвал.

– А как он ведет себя наедине?

– Холодно, как любой обманутый муж. Но я над этим работаю.

– А что потом? Если он сдастся и ляжет с тобой в по­стель, думаешь, он не заметит разницы?

– Думаешь, заметит? – Она склонила голову набок и попыталась улыбнуться. – Разве мужчины не говорят, что ночью все кошки серы?

Он взглянул на нее с неодобрением.

– Ладно, допустим, не заметит. А что будешь чувство­вать ты, когда он будет заниматься с тобой любовью, принимая тебя за другую?

Это ей приходило в голову. Она нахмурилась.

– Я захочу, чтобы он понял, что это я. Знаю, что не­хорошо его обманывать, но…

Голос ее стих, она задумалась над вопросом, на кото­рый еще не знала ответа. Так и не найдя его, она сказала:

– Кроме того, есть Мэнди. Я ее тоже люблю, Айриш. Ей нужна любящая мать.

– Согласен. Но что с ней станет, когда твоя миссия закончится, и ты ее покинешь?

– Я ее не покину…

– А как ты думаешь, что будет чувствовать Ратледж, когда ты напишешь очерк о его семье?

– Это не будет очерк.

– Не хотел бы я оказаться рядом, когда ты будешь объяснять это ему. Он подумает, что ты его использо­вала. – Он выдержал многозначительную паузу. – И будет прав, Эйвери.

– А если мне при этом удастся спасти его жизнь? Не думаешь ли ты, что тогда он сможет найти в себе силы простить меня?

Он беззвучно выругался.

– Ты упустила свое призвание. Тебе следовало стать адвокатом. Ты и черта переспоришь.

– Я не могу допустить, чтобы моя карьера закончи­лась позором. Я должна реабилитировать себя за ошибку, допущенную в Вашингтоне, сделать так, чтобы в меня как в журналистку снова поверили. Возможно, я по-прежнему играю в папину дочку, но я должна это сделать. – Она взглядом молила его о понимании.

– Ты не с того конца принялась за дело, – мягко ска­зал он и пощекотал ей под подбородком указательным пальцем. – Ты слишком увязла в своих чувствах. У тебя большое сердце – ты не можешь оставаться сдержанной. Ты сама призналась, что привязалась к этим людям. Ты любишь их.

– И это еще одна причина, по которой мне надо ос­таться. Кто-то хочет убить Тейта и оставить Мэнди сиро­той. Если это в моих силах, я хочу попробовать предот­вратить беду.

Его молчание было как белый флаг капитуляции. Она посмотрела на стенные часы.

– Мне надо идти. Но сначала скажи, у тебя есть ка­кие-нибудь мои вещи?

Через минуту она надела на шею золотую цепочку с медальоном. Это была не очень дорогая вещь, но для нее она была бесценна.

Отец привез ей эту цепочку в 1967 году из Египта, куда ездил по заданию «Ньюсуик» освещать конфликт между Египтом и Израилем.

Эйвери нажала пружинку, и медальон раскрылся. Она посмотрела на фотографии внутри. На одной из них был ее отец. Он был в военной форме, на груди висела 35-миллиметровая камера. Это была последняя его фотогра­фия. Через несколько недель его убили. На другом снимке была ее мать. Розмари, нежная и милая, грустно улыба­лась в объектив.