510 год от Р. Х.

Наместник Ахена слабел с каждым днем, но, несмотря на приближение смертного часа, по большому счету был доволен судьбой: на границах спокойно, казна полна, домен по наследству перейдет родному внуку. Чего еще можно желать от жизни? Разве что официального признания Теодориха полноправным наследником короля Хлодвига…

Незадолго до смерти Сегноций потребовал принести ему пергамент, перо и чернила, после чего слабеющей уже рукой написал завещание, в котором власть над вверенным ему доменом передал малолетнему внуку Теодеберу Левию, а регентом домена назначил своего зятя Теодориха. Вскоре наместник умер, и целых десять дней ахенцы не снимали траура. О Эстер и говорить нечего: она долго еще была безутешна…

* * *

Лето и осень нынешнего года выдались дождливыми и неурожайными: хлеба сгнили на корню, и амбары стояли теперь почти пустыми. Наступила тяжелая голодная зима, которая в довершение ко всему оказалась еще и очень холодной: мелкие животные, не выдерживая морозов, погибали прямо в норах.

Вдобавок ко всем бедам затерянные в лесной глуши хутора Дуэр и Бребьер стали подвергаться вдруг частым нападениям неизвестно откуда взявшихся волков: обезумевшие от холода и голода, те бродили вокруг домов каждую ночь. Напуганные селяне практически не расставались уже с гонделаками и топорами: им казалось, что это явились духи убитых ими ульфов, дабы поквитаться за смерть соплеменников.

А в один из хмурых зимних дней в небе над Дуэром и вовсе разыгралась «дикая охота»[78]: злые духи носились по небосводу в сопровождении гончих собак. Голодные и насмерть перепуганные селяне не знали, что им делать. «Не иначе, близится час расплаты за погубленные души младенцев», – думали многие. Хуторян обуял дикий страх.

Скудные запасы зерна таяли меж тем на глазах, а колонаты, опасаясь выходить из домов, вынуждены были отказаться даже от охоты. Пока перебивались тем, что питались домашними животными и птицей.

* * *

Эрминетруда сильно сдала за последние годы: особенно мучили боли в ногах. Вот и сегодня она проснулась среди ночи от этой треклятой тянущей боли. За окном, затянутым бычьим пузырем, завывал ветер, в очаге тихо потрескивал огонь. Кряхтя и охая, женщина поднялась с тюфяка, проковыляла к стоявшему в углу сундуку, взяла с полки над ним горшочек с мазью и начала тщательно втирать ее ступни. По ногам распространился приятный холодок, боль постепенно начала отступать. Дождавшись полного облегчения, Эрминетруда вернулась к тюфяку, легла и, плотно укрывшись шерстяным одеялом, вскоре заснула.

Сон ей приснился довольно странный: будто бы задвижка двери сама собой сдвинулась в сторону и на пороге появились два ульфа. Однако в комнату почему-то не вошли: шмыгнули сразу в загон для скотины, бесшумно скрутили там кабанчика и столь же неслышно удалились.

Утром Эрминетруду разбудили возмущенные возгласы Харарика, старшего сына.

– Матушка! Да что ж это такое творится-то?! – закричал он, ворвашись в комнату из загона для скотины, находящегося прямо при входе в дом. – Ульфы совсем обнаглели! Убью! Изрублю на мелкие кусочки! – распалялся он все более.

От его криков пробудились и невестка с внуками. Дети, загалдев, дружно повисли на отце, но Харарик торопливо стряхнул их с себя и, схватив гонделак, в бешенстве выбежал из дома.

Эрминетруда с трудом поднялась, сунула отечные ноги в меховые башмаки и прошаркала в загон. Не обнаружив там любимого кабанчика, всплеснула руками и удивленно воскликнула:

– Вот тебе и сон! Стало быть, и вправду ульфы нас ночью посетили. И ведь как ловко управились с кабанчиком – никто в доме даже не проснулся! Видно, сама Мара помогла им: пришла вместе с ними и усыпила нас.

Невестка запричитала и заохала.

– Перестань! – недовольно одернула ее Эрминетруда. – Хорошо хоть, сами живы остались…. – Она осмотрела задвижку на двери: никаких следов. – Ну, истинно волчьи дети! Никакие двери им не преграда…

Вскоре, размахивая гонделаком направо и налево, примчался до сих пор не остывший от ярости Харарик.

– В селении все спокойно, эти выродки забрались только к нам! – выпалил он с порога.

– Уймись! – строго одернула его мать. – Не ровен час, заденешь кого своей «махалкой».

Харарик послушно опустил гонделак, сел на табурет и сник.

– Что же теперь делать? А если они опять придут?

– Могут, – согласно кивнула Эрминетруда. – Холодно и голодно им, вот они и тянутся к теплому человеческому жилью. Сейчас не помешало бы завести нескольких свирепых собак для охраны хутора, да только где ж их возьмешь-то в нашей глуши? Да мы и сами, чай, не бенефициарии: псарня нам, увы, не по карману. И все-таки я, кажется, знаю, что нужно сделать…

Харарик недоверчиво взглянул на мать. Он знал, конечно, что она – умная и мудрая женщина, но одолеть ульфов?! Нет, вряд ли ей такое по плечу…

Эрминетруда меж тем молча набросила на плечи меховой плащ, взяла клюку, без которой давно уже не обходилась, и вышла на улицу. Доковыляв до соседнего дома, постучала в дверь:

– Эгрейна, открой! Это я, Эрминетруда!

За дверью послышались осторожные шаги (с некоторых пор колонаты остерегались впускать в дом даже соседей), а потом из-за нее выглянула не старая еще женщина.

– Проходи, – коротко сказала она, бросая подозрительные взгляды за спину гостьи. – Быстрее, а то дом остынет.

Недавно овдовевшая Эгрейна принадлежала к числу девушек, которые некогда были похищены ульфами. После освобождения из волчьего логова она вскоре удачно вышла замуж и даже успела родить дочь. Однако студеная нынешняя зима свела ее мужа в могилу: простудившись, он умер от горячечной лихорадки.

– Да-а, жестокая выдалась в этом году зима, – протянула Эрминетруда, присаживаясь на предложенный ей стул.

Но Эгрейна уже поняла, что не ради обсуждения погоды вдова дефенсора покинула теплый дом и проделала тяжкий для ее ног путь, да еще и по лютому холоду.

– Говори, что случилось. Нечего ходить вокруг да около – чай, не первый год друг друга знаем…

– Это верно, но… – Эрминетруда указала глазами на расположившуюся неподалеку от стола девочку.

– Ничего, говори при ней. Она у меня не болтливая.

Эрминетруда одобрительно кивнула и поведала:

– Сегодня ночью у меня в доме побывали ульфы. Украли из загона кабанчика…

Соседка охнула и округлила от страха глаза.

– То-то, смотрю, Харарик твой с гонделаком бегал с утра! В окно видела… Однако раз ульфы осмелели до дакой степени, значит, скоро и по мою душу явятся, – обреченно молвила она, с грустью взглянув на дочь.