– Не важно, что ты думаешь по этому поводу, – сказал он спокойно. – Я решил уйти с работы и жить здесь. Ты понимаешь? Я собираюсь уходить с работы.

Она обхватила руками плечи, как бы сжавшись от холода, и несколько секунд раскачивалась так в молчании.

– Я предполагала, что это произойдет, – сказала она наконец. – Я думала уже, что именно к этому ты и стремишься. И надеялась, что все же это не так, Пол. Я молила Бога, чтобы это было не так. Но вот дело дошло до того, что ты сам об этом заговорил. – Она зажгла сигарету и сделала несколько резких коротких затяжек, выпуская дым через нос. – Шеферд говорил, что ты это сделаешь.

– Он говорил тебе, что я собираюсь уходить с работы?

– Нет. Он сказал, что ты один из тех, кто способен это сделать. – Она тяжело вздохнула. – По-видимому, он знает тебя лучше, чем я.

– Ей-богу, мне было бы совсем нетрудно приспосабливаться к требованиям системы и продолжать продвигаться по служебной лестнице. Вот вырваться из нее – действительно трудно.

– Но зачем же тогда уходить, если так легко приспособиться к ней?

– Неужели ты не слышала ничего из того, что я говорил тебе в Усадьбе? Ведь именно для того, чтобы ты почувствовала, как обстоят дела, я и повез тебя туда.

– Вся эта дурацкая история с Катариной Финч и Шефердом?

– Нет, Господи, конечно, нет. Чтобы ты поняла: люди, подобные нам, лишили чувства самоуважения всех остальных.

– Ты сказал, что ты чувствуешь себя лошадиной задницей. Вот это я помню.

– А ты никогда себя так не чувствуешь?

– С чего бы это вдруг!

– Твоя совесть, черт возьми, неужели она никогда не мучает тебя?

– А с чего это она должна меня мучить? Я никогда не делала ничего неприличного.

– Давай я попытаюсь объяснить тебе это иначе: ты согласна с тем, что дела обстоят паршиво?

– У нас с тобой?

– Всюду! Во всем мире. – (Она умела быть удивительно близорукой. Если только это возможно, она всегда пыталась свести все общие проблемы к себе и к тем людям, которых она лично знала.) – Например, в Усадьбе.

– А что мы можем дать людям?

– Вот в том-то и дело! Ты сейчас льешь воду на мою мельницу. Вот ты спрашиваешь, что мы можем дать им, как будто все в мире принадлежит нам и только нам дано решать – дать это другим или нет.

– Но кто-то же должен взять на себя ответственность, так всегда и получается, когда кто-то берет на себя ответственность.

– Вот то-то и оно: ведь не всегда было такое положение вещей. Это и есть новшества, и именно такие люди, как мы, их ввели. Господи, ведь у каждого имелись личные способности или стремление к труду, который можно было обменять на то, что людям нужно. А сейчас, когда машины взяли все это в свои руки, появляется некто, кто может предлагать другим все что угодно. И все, что останется в удел почти всем людям, – это надеяться на то, что им что-нибудь дадут.

– Если у кого-то имеются мозги, – твердо сказала Анита, – он все равно может взобраться на самую вершину. Это очень по-американски, Пол, и этого не изменить. – Она оценивающе поглядела на него. – Ум и нервы, Пол.

– И еще шоры в придачу. – Сила выветрилась из его голоса, и он почувствовал себя сонным и вялым, какая-то сонливость наваливалась на него из-за того, что выпил он больше, чем следовало, из-за взлетов и падений нервного напряжения, а также из-за полного крушения надежд.

Анита ухватилась за борта его куртки и потянула к себе для поцелуя. Пол вяло поддался.

– Оххх… – проворчала она, – ты иногда бываешь таким мальчишкой! – Она опять притянула его и теперь уже не отпускала, пока он не поцеловал ее в губы. – И перестань волноваться, сейчас же перестань, слышишь? – прошептала она ему на ухо.

«Спуск в Мальстром», – устало подумал он и закрыл глаза, отдаваясь единственному течению событий, которое никогда еще не подвело его и всегда обеспечивало начало, середину и приятный конец.

– Я люблю тебя, Пол, – пробормотала она. – Я не хочу, чтобы мой маленький мальчик волновался. Ты никуда не уйдешь с работы, милый. Просто ты сейчас страшно устал.

– Ммм…

– Обещаешь никогда больше не думать об этом?

– Ммм…

– И мы с тобой поедем в Питсбург, правда?

– Ммм…

– И какая команда выиграет на Лужке?

– Ммм…

– Пол…

– Ммм?..

– Какая команда выиграет?

– Синие, – сонно прошептал он. – Синие, клянусь Богом, синие.

– То-то, мой мальчик. Твой отец был бы страшно горд тобой.

– Да.

Он отнес ее по широким доскам пола в обшитую сосновыми досками спальню и положил на лоскутное одеяло кленовой кровати. На ней, как сказал ему мистер Хэйкокс, умерло шесть и родилось четырнадцать независимых граждан.

XIX

Удар, нанесенный доктору Полу Протеусу, был недостаточно силен для того, чтобы вышибить его из привычной колеи, уготованной ему его происхождением и образованием, и Пол кое-как дожил до того дня, когда людям, чье развитие еще не было завершено, предстояло отправиться на Лужок.

Пол знал, что приближается момент, когда ему придется либо уйти с работы, либо сделаться осведомителем, однако все это казалось ему нереальным, и, поскольку у Пола не было сколько-нибудь определенных планов на этот счет, он насильно заставлял себя соблюдать спокойствие – без прежней, однако, уверенности в том, что все в конце концов как-нибудь утрясется.

Большой пассажирский самолет после часового пребывания в воздухе развернулся над берегом у устья реки Святого Лаврентия, где сосны подступали к самому морю. Самолет снизился,