абсолютно лишенный растительности на лице. Как в мареве, я поднял руку и медленно провел ладонью по лбу и щекам, убеждаясь, что двойник не обманывает.

— Убедился? — хмыкнул Ибн Араби, уставившись на меня со странным блеском в глазах. — Два десятка лет минуло с нашей последней встречи, а ты выглядишь как тот самый юнец, которого я отправил в затерянный город.

Я стоял, не зная, что думать и как воспринимать заявление шейха и собственные наблюдения. Глубоко внутри что-то медленно всплывало — память о моем прошлом? Но стоило мне кинуться навстречу этому ощущению, как оно тут же растворилось подобно крупице соли в горячей воде.

Я поднял глаза на Ибн Араби, тот прочел в них мои чувства и ободряюще похлопал меня по плечу:

— Не торопись, Бахтияр. Ты на верном пути — это самое главное. А сейчас мы проверим еще кое-что... Дай мне руку!

Подозрительное возбуждение Ибн Араби не внушало доверия, но, поколебавшись, я протянул ему руку. Он ловко задрал рукав камиса, выхватил из-за пояса кинжал и, не успел я моргнуть и глазом, полоснул меня по предплечью. Я попытался выдернуть руку, но шейх держал крепко.

Кровь потекла по руке и закапала на пол. Но затем, будто передумав, начала сворачиваться и подсыхать, словно прижженная каленым железом. Рана нестерпимо зачесалась, и я от души потер место пореза другой рукой, стараясь избавиться от зуда. А когда отнял ладонь, о ране напоминала лишь едва различимая розовая линия на коже.

Вне себя от изумления, я уставился на Ибн Араби.

— Как я и думал, — горячо прошептал шейх. — Ты — бессмертный, мой мальчик!

— Н-но... к-как?.. — удивился я. — Разве такое бывает?

— А вот это нам еще предстоит выяснить, — он назидательно поднял палец вверх. — Одно ясно — ответ находится здесь, в Дамаске.

***

— Мир не таков, каким кажется, — заговорил Ибн Араби, пока мы прогуливались по рыночной площади. — Аллах скрыл от людей истинную суть вещей, дабы не смущать слабых духом. Но тому, кто алчет Истины и ежеминутно бдит чистоту своей души, Всевышний дарует подлинное видение и являет мир таким, какой он есть.

Несмотря на разноголосый гомон и царящую вокруг толчею, каждое слово шейха слышалось четко и внятно, словно входило прямо в мое сердце, минуя уши. Вокруг нас двоих образовалось совершенно особое пространство, в которое не проникала суматоха и шум базара.

— Мухйиддин-хаджи, не мог бы ты явить пример такого видения? — попросил я шейха, заинтригованный его словами.

Ибн Араби загадочно улыбнулся и осмотрелся.

В это время мимо нас проходил дородный мужчина с безупречно прямой осанкой. Добротная одежда говорила о его значимом статусе, а высокий обмотанный куском ткани тадж[4] выдавал причастность к суфийскому сообществу. За ним по пятам шествовал юноша лет пятнадцати — также пристойно одетый, с одухотворенным и любознательным выражением лица.

— Взгляни, — кивнул в их сторону Ибн Араби, — вот океан, следующий за озером.

Я уже было открыл рот, чтобы попросить у шейха разъяснений, когда мир вдруг подернулся дымкой, из которой выплыла голова Аль-Кубры и уставилась на меня немигающим взглядом. Я в страхе попытался отшатнуться, но не смог сделать и шагу. А голова все прожигала меня взором, словно укоряя в чем-то... словно я забыл что-то важное, что поручил мне покойный наставник...

«Океан... озеро...»

«Видение!» — на меня вдруг снизошло просветление. Как я мог забыть?! В том странном сне на руинах Гурганджа отрубленная голова муршида велела мне идти в Дамаск — искать океан, что следует за озером. И хоть я воспринял то видение как горячечный бред, все равно направился в Дамаск — а какой у меня был выбор?

И теперь, глядя на полупрозрачную голову Аль-Кубры, которая начинала постепенно таять, я поклонился наваждению, а затем сорвался с места и ринулся догонять удаляющихся путников. Двигался я медленно, с трудом преодолевая тягучий и густой воздух. Так часто бывает во сне: убегаешь от преследователей и не можешь набрать скорость, будто сам мир встал против тебя. Сейчас, наоборот, я был в роли догоняющего, но пространство вело себя в точности как во сне, не давая мне приблизиться к цели. Следом за мной бежал и Садик, решивший не отставать ни на шаг.

Прошла вечность, прежде чем я коснулся плеча юноши, призывая того остановиться. Он медленно повернулся с заинтересованным недоумением в глазах, а я стоял подобно истукану, не зная, что сказать и как объяснить свой поступок.

— В чем дело, Джалаладдин? — послышался рядом строгий голос. — Чего ты остановился?

Я перевел взгляд на мужчину, по-видимому, отца мальчишки, назвавшего его по имени. Тот, сдвинув брови, переводил взгляд с сына на меня и обратно.

И тут застучал и запульсировал амулет на моей груди, перекрывая биение сердца.

«Это аманат, вверенный тебе Создателем, — раздался в голове дребезжащий старческий голос. — Ты должен хранить его пуще жизни и, когда придет время, передать мусульманину Джалаладдину. Такова воля Господина нашего».

— Джалаладдин? — переспросил я, хотя уже не нуждался в ответе. Воспоминания ответили на этот вопрос.

— Именно так, — как ни в чем не бывало подтвердил юноша, разглядывая меня с интересом.

Дрожащими руками я снял амулет и протянул его мальчишке.

— Это твое, — прошептал я, уже не сдерживая волнение. — Прошу, возьми.

Его брови поползли вверх, лицо вытянулось в немом вопросе. Но Аллах свидетель, в тот миг я был последним человеком, кто мог объяснить происходящее. Вырвавшиеся из-под груза забвения образы прошлого хлынули на меня все сметающим потоком. Меня носило, как щепку, в бурном течении реки воспоминаний, иногда выбрасывая на поверхность за спасительным глотком воздуха.

Изумление на лице Джалаладдина внезапно сменилось пониманием. Он улыбнулся так, будто я был его сердечным другом — давно пропавшим и чудесным образом объявившимся здесь и сейчас. Он трепетно принял амулет, надел себе на шею и затем вдруг шагнул навстречу и обнял меня.

— Благодарю, мой друг, — шепнули уста юноши голосом взрослого мужа — глубоким, мягким, наполненным скрытой силой. — Ты выполнил волю Всевышнего. Теперь ты свободен.

Он разжал объятия и снова стал самим собой — едва достигшим совершеннолетия мальчишкой, безусым и безбородым.

— Все в порядке, отец, — Джалаладдин повернулся к рассерженному мужчине. — Это Нурислам, он принес мне кое-что важное. Идемте, расскажу по пути.

Мужчина оглядел меня с головы до ног — оценивающе и тяжело,