Другие погребенные тоже европеоиды, но своеобразные. У них присутствуют то ли негроидные черты, то ли неандерталоидные. Можно спорить, в чем тут дело: смешались ли кроманьонцы на востоке с местными негроидными народами, стали ли скрещиваться с неандертальцами или у этой популяции почему-то «задержались» черты предков человека современного вида.

В любом случае в пределах только одной Европы в верхнем палеолите выделяются до 7 «рас». Конечно, с современными расами они не имеют ничего общего. Современные европейцы принадлежат к 9 или даже 10 разным малым расам… Вероятно, в те времена у гибридов сапиенсов с неандертальцами тоже были малые расы, только совершенно другие. И эти расы дальше отстояли друг от друга, сильнее различались, чем современные.

На протяжении нескольких поколений палеоантропологи предпочитали версию, по которой сапиенсы истребили неандертальцев. Если и не истребили физически, то вытеснили, обрекли на прозябание в самых гиблых местах, лишили источников существования.

Еще совсем недавно вопрос казался очевидным, даже праздным. Вся ясно: «прогрессивный» кроманьонец победил «отсталого» неандертальца. Более прогрессивные формы людей всегда вытесняют более отсталые. Сотни тысяч лет назад появились первые обезьянолюди и вытеснили, истребили, сожрали своих предков, смышленых древних обезьян. Потом появились неандертальцы и вытеснили, истребили, сожрали обезьянолюдей. Появились сапиенсы, и настал черед неандертальцев…

Ученые старшего поколения представляли эту борьбу довольно просто, вполне в духе своей эпохи. Они ведь были современниками Мировых войн, а к старости стали свидетелями противостояния двух сверхдержав, чреватых Третьей мировой… Собственная судьба ученых диктовала понимание реалий любой эпохи по знакомому образцу… «Можно вообразить, как несколько тысячелетий шла ожесточенная, страшная борьба, бесшумная или сопровождаемая воинственным, звериным кличем победителя и предсмертным хрипением побежденного». Прямо сражение под Прохоровкой!

И еще «круче»: «Понятно, кроманьонец был все-таки умнее предшественника; но в чем это реально могло выразиться, когда вооруженные дубинами или камнями существа сходились на ледяных равнинах?»[198]

Судя по всему, в прямых военных действиях шапелльский неандерталец не уступил бы кроманьонцу… наоборот. Громадная физическая сила неандертальца даже давала ему немалые преимущества… Если камнями и дубинами – кроманьонцу пришлось бы туго.

Может быть, дело в более совершенной организации сапиенсов? В чем-то они были лучше устроены… Ищущий – обрящет! Ученые искали, чем сапиенс «совершеннее» дикого неандертальца, и, конечно же, нашли, что им надо.

Долгие годы сравнивали мозг современного человека с эндокраном неандертальцев. Эндокран – это точный слепок мозговой полости черепа, позволяющий отчетливо видеть следы древних мозговых извилин и определять, какие части мозга были в этом черепе развиты, а какие нет.

Неандертальский мозг «оказался» очень негармоничным, «неправильным», со следами неравномерного развития различных частей. Мозг обезьяны и мозг современного человека при всех своих отличиях имеют более плавные, округлые очертания и выглядят более законченными творениями природы. Впрочем, так оно и есть: и обезьяна, и Homo sapiens – более завершенные, законченные в своем роде существа, чем неандертальские люди.

Уже – отличие не в пользу неандертальца: переходная форма, что возьмешь! Началось с гармоничной обезьяны, закончилось гармоничным человеком, а неандерталец – посерединке.

А кроме того, наш мозг намного лучше неандертальского, поскольку у нас лучше развиты лобные доли, так называемая префронтальная кора. У шимпанзе эта область занимает примерно 14 % коры, у неандертальца – около 18 %, а у кроманьонца и у нас – свыше 24 %.

Еще в начале XX века научились делать лоботомию: удалять лобные доли или части этих долей. И что оказалось? Люди без лобных долей оказывались не способны или почти не способны сдерживать своих эмоций: если голодны, разбивали витрину магазина и хватали еду; если злились, не могли смирить звериную ярость. Как выражается герой одного американского романа: «– Что, заваливают нянек прямо посреди операционной? – Нечто вроде…»[199]

Вот мы и выяснили, чем совершеннее неандертальцев! Узнали, чем высокий лоб лучше низкого. Мы ведь всегда знали, что лучше, но тут еще узнали, в чем именно! «Оказалось», именно под нашим красивым, высоким, крутым лбом заложены способности современного человека к коллективности, общественной жизни.

Неандерталец жил не в одиночестве, охотился большими или малыми группами, но получается: для сложного постоянного общения в крупном коллективе, видимо, не годился, был еще слишком зверем. Процитируем еще раз хорошую, по заслугам любимую многими книгу Н. Я. Эйдельмана:

«Урезанная его покатым лбом префронтальная область мозга, видимо, не имела достаточного ”заряда” торможения, сознательного ограничения. Порою стихийно возникали крупные группы, стаи неандертальцев, но взрывы ярости, необузданных желаний или других форм взаимного антагонизма расшатывали, ослабляли первобытный коллектив. Вероятно, он очень часто распадался на совсем небольшие группы, по нескольку человек.

Но вот наступает кроманьонец: его лобные доли способны усмирять страсти, сплачивать этих людей в большие группы по нескольку десятков и даже сотен… Между ними возникают постоянные семейные связи, и постепенно образуется первый постоянный тип человеческого общества – род.

Сознательное подчинение, самоограничение (как ни дидактически и назидательно это звучит) – вот с чего начинается Homo sapiens. Куда было устоять неорганизованному, анархическому неандертальцу против дисциплинированного противника!

Возможно, предки кроманьонцев много занимались такой охотой (облава, загон), которая требовала особенно слаженных коллективных действий, и постепенно достигли высшей стадии ”общительности”.

Принципиально новый уровень связи между большим числом людей сразу дал мощный результат (по известному наполеоновскому принципу: ”Два мамелюка, безусловно, превосходили трех французов. 100 мамелюков были равноценны 100 французам. 300 французов большей частью одерживали верх над 300 мамелюками, а 1000 французов уже всегда побивали 1500 мамелюков”).

Более тесное общение – значит более развитый язык.

Богатство языка – богатство мыслей, и наоборот.

Бурный рост ассоциаций, то есть сообразительности, выдумки, знаний.

Производственный процесс, охота все сложнее, но результаты все лучше.

Личность человека все ценнее: каждый – часть целого, и целое каждого охраняет. Детство кроманьонца удлиняется. Ему не нужно так рано взрослеть, как неандертальцу».[200]