– Тогда почему вы не хотите подождать здесь, пока не найдете?

Он остановился и посмотрел на нее. Он все еще был расстроен и разочарован, и все эти эмоции отражались на его юном лице, как в зеркале.

– Все очень сложно, Елена.

Он впервые произнес ее имя вслух и запросто. Отзвук вибрировал в воздухе, насторожив их обоих.

– Я должен уйти отсюда, и все, – добавил он, понимая, что никогда не сможет объяснить ей настоящую причину.

Пока она внимательно всматривалась в его лицо, он смущенно тер затылок. У нее был очень проницательный взгляд.

– Я уже привыкла к вам, – удивительно искренне сказала она, обезоружив его своей прямотой. – Вы были для меня приятной компанией по вечерам.

Джулио снова повернулся к ней. Их разделял открытый сундук, стоявший в ногах кровати.

– А мне показалось, что вы стеснялись моего присутствия, – честно объявил он, неожиданно поняв, как ему важно, что она произнесет дальше. Ожидая ответа, Джулио почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке. Он понял, что Елена стала первой девушкой, с которой он оставался наедине. Теперь он осознал, как сильно ему этого хотелось.

– Я не была приучена к работе, но жизнь заставила меня трудиться. Кардинал Биббиена в детстве дружил с моей матерью, и она попросила его об одолжении. Поэтому, и только поэтому, я получила работу у синьора Рафаэля. Так что моя стеснительность скорее имела отношение не к вам, а к тому, что я так еще и не примирилась со своей судьбой.

Ему захотелось извиниться перед ней за то, что своей прямотой он лишний раз напомнил о падении ее семьи, но, когда Джулио открыл рот, он не смог произнести ни слова. Смятение и привычка подавлять свои чувства просто не позволили ему открыться. Молчание стало неловким. Обоим было что сказать, но ни один не находил в себе сил заговорить первым.

– Тогда желаю вам удачи, – тихо вымолвила Елена.

– Боюсь, ему будет очень одиноко без нас. Все-таки мы были ему настоящими друзьями, – подвел черту Джулио, понимая, что Рафаэль слишком занят своей возлюбленной, чтобы заметить их отсутствие. Во всяком случае, в первое время.

Серебристый предвечерний свет лился сквозь высокие сводчатые окна роскошных конюшен синьора Киджи прямо на Антонио, который убирал стойла, где содержались лучшие английские жеребцы. Несколько мужчин, в роскошных накидках из бархата и парчи и небольших шапочках, украшенных перьями и драгоценными камнями, беседуя меж собой, вошли в дверь и спокойно направились к конюху. Когда они приблизились, Антонио понял, что вышагивающий посередине господин – сам синьор Киджи. Антонио доводилось как-то видеть хозяина, но издали, а сейчас впервые посчастливилось оказаться к нему так близко, и юноша весь похолодел, кожа покрылась мурашками. Как же, ведь рядом с ним само воплощение богатства и могущества!

Мужчины вели речь о приеме с охотой, который в скором времени устраивал понтифик. Для таких празднеств обычно ставили красочные шатры, где приглашенных ожидал обильный стол. А еще для развлечения гостей там играли музыканты. Вот это жизнь, подумал юноша. У них столько свободного времени и денег, что можно запросто разговаривать, как о чем-то обыденном, о папской охоте, обозревая конюшни. Заржала лошадь, и Антонио решил, что судьба предлагает ему счастливый случай, которым грех не воспользоваться, если хочешь изменить свою жизнь к лучшему.

Антонио твердым шагом двинулся вперед, но чем ближе он подходил к знатным синьорам, тем сильнее подгибались его колени. Вот он уже мог рассмотреть серебряное шитье на их одежде и унизанные перстнями пальцы. Антонио низко поклонился, надеясь почтительностью смягчить смысл предупреждения, которое он собирался сделать.

– Прошу прощения, синьоры, – услышал он собственные слова, но голос, их произнесший, показался ему чужим. Антонио редко выражал почтение и еще реже просил прощения. Он замолчал, ожидая отклика. Но его не последовало.

– Синьор Киджи, прошу вас, – позвал он снова, собрав в кулак все скромные душевные силы.

На его счастье, он стоял на пути важных персон, так что им ничего не оставалось, кроме как остановиться перед ним. В то же мгновение он ощутил на себе пристальные и взыскательные взгляды. Его сердце забилось в груди втрое чаще, но он заставил себя сохранять спокойствие, рассчитывая, что хозяин и его гости благосклонно отнесутся к человеку, держащемуся с достоинством.

– Что такое, малый? – спросил один из них, дородный седовласый мужчина с изъеденным оспой лицом и крупным носом.

– Я хочу поговорить с синьором Киджи, наедине, смело заявил Антонио, будто просил о чем-то само собой разумеющемся. На мгновение повисло молчание, потом все четверо, включая самого синьора Киджи, рассмеялись дерзости этой просьбы.

– Возвращайся к дерьму, которое ты убираешь!

– Хватит, хватит, Фредерико, это уже лишнее, – хмыкнул Киджи и коснулся пальцем темной бородки.

– Нет, он должен знать свое место, – заспорил лысый.

– У меня к нему личный разговор касательно синьора Рафаэлло, – перебил их спор Антонио, не желая упускать счастливой возможности.

Киджи выгнул густую черную бровь.

– Похоже, эта напористость все-таки дает ему право ненадолго выбраться из стойла, – заявил он с шутливым великодушием.

– Как пожелаете, – брезгливо пожал плечами лысый. – А мы не станем опаздывать на встречу к Его Святейшеству ради этого разговора.

– Я дам ему минуту, чтобы рассказал, в чем дело.

Киджи сделал пару шагов в сторону от своих компаньонов, и Антонио последовал за ним. Теперь они стояли лицом к стойлам, за резными и расписными дверьми которых обитали самые дорогие скакуны Рима.

– Прежде чем ты скажешь хоть слово, предупреждаю: я не люблю сплетен, – заявил Киджи.

– Я пришел к вам не со сплетнями, а с новостями, которые знаю из первых рук, синьор Киджи.

– Как-то ты мало похож на человека, который мог бы ими обладать.

Вот он, момент истины! Другого шанса не будет. Антонио почувствовал, ему не хватает воздуха.

– Он спит с моей невестой, а теперь еще утверждает, что любит ее!

Киджи каркнул, запрокинул голову назад и разразился громоподобным хохотом, так что слезы показались на глазах.

– Хотел бы я получать одну из его картин каждый раз, когда слышу что-то подобное! – Он покачал головой. – Прости, мальчик…

– Меня зовут Перацци, синьор. Антонио Перацци, – сказал Антонио, чувствуя, как в нем вопреки воле поднимается волна возмущения.

– В общем, тебе будет полезно узнать, что это одна из самых старых песен, которые когда-либо звучали в Риме Антонио. Мне жаль, что ты потерял свою невесту, но, помяни мое слово, она к тебе вернется. Ей просто не останется другого выхода, когда он от нее устанет. Конечно, она уже не будет невинной, но зато сможет доставить тебе больше удовольствия под одеялом!