Тем временем трактирщица, недовольная, уже сверкала глазами с порога кухни; нерадивая служанка, заболтавшаяся с посетителем, втянула голову в плечи и шмыгнула прочь, как мышка. Я судорожно сжал под столом и без того стиснутые пальцы.

…Естественно было бы, если бы на роль «испытателя» решился я сам; при одной мысли об этом мне делалось дурно. Не то чтобы я был столь щепетилен, но Тиса Матрасница…

Я уныло сидел за столиком, и, вольно или не вольно, но на память мне пришли все женщины, вызывавшие когда-либо мой интерес. Вспоминая их одну за другой, я не мог не признать, что обладаю хорошим вкусом. Все, кого я когда-либо любил, были исключительно пикантны.

Побочным эффектом моих воспоминаний стала незапланированная реакция плоти: я вспомнил, что вот уже полгода не прикасался к женщине.

А вместе с тем бок о бок со мной путешествует моя законная жена.

* * *

После ужина Танталь сообщила, будто бы небрежно:

— Ночуем по-королевски. Я заставила Бариана раскошелиться. Снял, вообрази, три первоклассные комнаты! Кстати, я давно хотела поговорить с Динкой, мне ей надо кое-что… ты видишь, она ревнует.

Я прекрасно понимал, что дело не в Динкиной ревности. Танталь хотела, чтобы у нас с женой наконец-то был достойный ночлег.

Дело близилось к ночи. Алана давно поднялась в номер, а я всё сидел за столиком, и пальцы мои нервно теребили серебряную булавку. Постоялый двор притих, и удалилась на покой грозная хозяйка — когда Тиса, дрожащая, с лихорадочно горящими щеками, сообщила мне, что «обо всём договорено».

Слава Небу. Бедняга не разучилась ещё привлекать мужчин; глядя в её горящие глаза, я на секунду испугался — а удастся ли получить булавку назад?! В случае удачи, разумеется. А что, если она откажется отдать магическую вещь по доброй воле, ведь, как мы знаем, ни властью, ни даже грубой силой булавку с носителя не снять…

— Как же в постели-то, куда прицепить её? — поинтересовалась практичная Матрасница, вертя в пальцах подарок Дамира. — Больно здоровая…

— Твои заботы, — сказал я ласково. — Учти только — если потеряешь, господин маг сам за ней явится, так что береги…

Тиса вздрогнула и судорожно сглотнула слюну.

* * *

Алана стояла у окна и смотрела на изморозь. Я тихонько позвал её; обернувшееся ко мне лицо на мгновение напомнило мне холодную переднюю Чонотаксова дома — то же детское, обиженное выражение…

— Ты чем-то огорчена?

Она покачала головой:

— Нет… Но вот узоры на стекле. Я смотрю… странно. Иногда мне кажется, что я не в комнате стою, а снаружи и заглядываю в окно, а там…

Она замолчала.

— Что там? — спросил я, подбрасывая топлива в камин.

— А там смотрит человек, — пробормотала Алана, глядя в заиндевевшее стекло. — Улыбается… Это Черно. Он на нас смотрит.

— Ерунда, — отозвался я не очень уверенно. — Зачем же тогда весь маскарад? Мы ведь далеко уехали, страшно далеко, он не дотянется…

— Разве? — печально удивилась Алана.

Я вспомнил, как рука Черно Да Скоро дотягивалась до меня в самом городе. Правда, тогда при мне был коварный замшевый мешочек…

— У него нет над нами власти, — сказал я твёрдо, как только мог.

— Пусть Танталь с ним не ходит, — попросила Алана жалобно.

Лицо её разом сделалось белым, будто снег за окном; с трудом оторвавшись от подоконника, она устало побрела к кровати, опустилась на край, и в свете камина я разглядел, что глаза у неё влажные.

— Что ты… Она не пойдёт. Она и так не пойдёт, не собирается, но, если ты хочешь, я ей скажу…

— Пусть не ходит. — Пальцы Аланы комкали уголок простыни. — Пусть… не надо. Там страшно… Мне всё время кажется, что я ещё не вернулась. Что я там… останусь…

— Алана, что ты!..

Я сел рядом, обнял дрожащие плечи. Погладил спутавшиеся волосы:

— Что ты, мы тебя больше не отпустим… Туда. И вообще никуда, мы будем вместе… Мы…

Она пахла ребёнком. Она и была ребёнок, усталый, напуганный, ослабевший; нежно бормоча, успокоительно поглаживая, я потихоньку снимал с неё одежду, а собственная плоть моя рвалась из оков, колотила в уши бешеными толчками крови, подхлёстывала и торопила, в то время как торопиться было ну никак нельзя…

— Мы будем вместе… всегда… всю жизнь… я… тебя…

Внизу померещился шум. Алана моментально напряглась, прислушиваясь; я умолял её успокоиться и обо всём забыть, когда в дверь нашего уютного, для супругов приспособленного номера грубо заколотила чья-то крепкая рука.

Так.

Я сжал зубы, нашарил в углу шпагу, накинул куртку на голое тело и подступил к двери; кто бы ни был негодяй, потревоживший нас в такой момент, но наказание ему предстояло серьёзное.

Кулак колотил не переставая; Алана прикрылась одеялом и задёрнула полог. Я рывком распахнул дверь.

Она стояла на пороге со свечкой в руках, в ночной сорочке, ни дать ни взять привидение. Я открыл было рот, но осёкся.

— А я поверила, — горько сказала Тиса по кличке Матрасница. — А я… дура… уж совсем поверила…

И швырнула к моим ногам тускло звякнувший предмет. Большую серебряную булавку.

Лицо Тисы перекошено было от боли. Нижняя губа вспухла, прокушенная, и на подбородке лежали две кровяные дорожки.

* * *

…А «испытателем» был Фантин.

Приключение стало известно всей труппе, хотя Фантин рассказал только Мухе, а тот только Бариану, а тот только Танталь, а та одному лишь мне. Как узнала Динка — ума не приложу; что до Аланы, то она снова впала в апатию, и я грыз губы, проклиная всё на свете, желая и не умея вырвать её из власти потустороннего бреда.

По словам Фантина, ему легко удалось сговориться с симпатичной служанкой о взаимных ласках, и совершенно бесплатно; вероятно, этот толстяк с лицом злодея не пользовался успехом у женщин, и потому возможное приключение взволновало его и возвысило в собственных глазах. Служанка затащила его в комнату под лестницей и была податлива и мила, пока дело не дошло до дела, и тут красавицу словно подменили. Жаркий поцелуй сменился вдруг сдавленным воплем; дамочка принялась выдираться, как дикая кошка, и это было тем более удивительно, что идея ночного похождения принадлежала в общем-то ей.

Дальше всё пошло ещё удивительнее: пока Фантин, чей порыв был грубо подавлен, пытался сообразить, в чём дело, дамочка, одёрнув рубаху, кинулась за дверь прямо-таки в исподнем и бормотала при этом проклятия, от которых покраснел бы самый бранчливый извозчик. Фантину ничего не оставалось делать, как убраться подобру-поздорову; если бы дело происходило летом, то он предположил бы, что любвеобильную служанку укусило насекомое из тех, что сползаются в дом в жару. Но поскольку на дворе зима, а укус обычной блохи такой реакции на вызывает, Фантин терялся в догадках и предпочёл на всякий случай держаться от дамочки подальше…