Первым захохотал тот самый увалень, который хлопал меня по плечу. Смех его был под стать фарсу — с каким-то поросячьим повизгиванием в конце каждой рулады. Парень выступил солистом, потому что, заслышав этот смех, краснолицые заглушили его утробным хоровым ржанием, старухе пришлось сделать паузу и повысить голос, но даже её пронзительный фальцет с трудом пробивал завесу хохота:

— Э-э, паря, да у тебя дыра в кармане! Смотри, всего одна монетка и осталась!

На глазах у Бариана-Трира выступили настоящие слёзы.

За всю свою историю постоялый двор не знал, не видел ничего подобного. Тридцать головорезов полностью потеряли над собой власть — они ржали, падая со стульев, князёк-молокосос держался за живот, лицо его было опасно багрового цвета, потому что он никак не мог продохнуть. Смеялся хозяин, смеялись осмелевшие слуги, хохотал конюх, покатывались со смеху постояльцы, высунувшиеся по такому случаю из своих щелей. Трир-простак рыдал, шаря рукой в опустевшем кошельке, а старуха приплясывала вокруг, и я сидел как пень, потому что наконец-то понял, КТО это. Кто прячется под плащом с седыми космами.

Вслед за «Триром-простаком» последовал «Фарс о рогатом муже»; я не удивился, когда вместо Динки в роли неверной жены обнаружилась всё та же Танталь. Даже Муха, чьи штаны оттопыривала неизменная морковка, оказался отодвинут на задний план; краснолицые валились на пол, в лужи густого вина, и огоньки свечей сотрясались от ржания многочисленных глоток.

Казалось, Танталь поставила целью довести зрителей до истерики. Я смотрел во все глаза и никак не мог понять, где проходит грань между грубым фарсом с его спрятанной в штанах морковкой и ядовитой насмешкой, издёвкой чуть не над всем миром, отчаянной, бесшабашной и злой. Играя с залом, Танталь два или три раза посмотрела мне прямо в глаза; тем временем обессилевшие от смеха головорезы потянулись к вину, и хозяин поспешно наполнил новые кувшины вместо разбитых.

Спустя некоторое время обеденный зал напоминал поле боя — столько безжизненных тел валялось тут и там среди обломков и тёмно-красных луж. Бариан перебирал струны лютни; комедианты потихоньку собирали реквизит, сматывали ткань и убирали в сундук костюмы. Хозяин проводил нас в дальнюю комнату — одну на всех, холодную и тесную, потому что все лучшие апартаменты достались, естественно, князьку с его головорезами.

Героиня по имени Динка прятала глаза. Кусала губы, втягивала голову в плечи, бросала в сторону Танталь откровенно обиженные, откровенно завистливые взгляды. Алана впервые за много дней казалась весёлой; Муха и Фантин выдохлись до полуобморочного состояния, а Бариан не выпускал руку Танталь. Так и ходил за ней как привязанный.

— Ты…

Выйдя в тёмный коридор, он что-то говорил ей вполголоса, и я разбирал только отдельные слова, но догадывался, о чём идёт речь; Танталь отвечала с нервным смешком, я расслышал одну только фразу:

— На кураже… на кураже одном, и всё…

Снизу некоторое время доносились одинокие пьяные выкрики, потом всё успокоилось. Муха и Фантин уже сопели на тюфяках в углу, Динка всхлипнула громче обычного, за что была удостоена раздражённого взгляда Бариана:

— Замолчи…

Я посидел подле спящей Аланы — а потом вздрогнул, будто от толчка. Сам не знаю, что меня толкнуло за предчувствие.

Я встал. Оставив за спиной сонное дыхание измученных комедиантов, осторожно выбрался в коридор; в дальнем конце его надсадно сопели и вроде даже всхрапывали. Кто-то зажимал кого-то в углу, я разобрал сперва бормотание, а потом звонкий звук пощёчины; сразу после этого пьяную тишину прорезал надсадный, зловещий шёпот:

— Ты-ы… знаешь, что теперь с тобой будет? Ты-ы знаешь? Ты подняла руку на князя, грязная комедиантка, ты ещё будешь умолять меня, чтобы тебе отрубили одну только руку! Ты-ы…

Я подошёл и взял его за плечо. Неожиданно крутнувшись, он хотел было вырваться, но встретил горлом остриё моего кинжала; князья, конечно, не чета комедиантам, но режущая кромка у самого кадыка привела сопляка в чувство и даже отрезвила.

— Ты знаешь, что теперь с тобой будет? — спросил я вкрадчиво.

— Ретано… — еле слышно выдохнула Танталь.

— Именем Мага из Магов Дамира, — я провёл кинжалом, оставляя на коже молокососа неглубокий порез, — я превращу тебя в жабу. В отвратительную зелёную тварь, а твоя свита станет роем мух, и я заставлю тебя сглотнуть их за раз, всех тридцать, и чрево твоё лопнет от переедания, ты, посмевший покуситься на зачарованную принцессу!

Молокосос икнул. Попробовал позвать на помощь, но горло ему не повиновалось.

— Именем Мага из Магов, — сказал я таким страшным голосом, что моя собственная кровь едва не застыла в жилах. — Да свершится!

И двинул его головой о перила.

Мальчишке многого не требовалось: он сполз на пол, подобно пустому мешку; Танталь больно вцепилась мне в локоть.

— С-скотина малолетняя, — пробормотал я сквозь зубы. — А ты, почему ты не рядом со всеми?! Что, если бы…

— Все прелести комедиантства сразу, — проговорила Танталь, и голос её странно дрогнул. — Аплодисменты… смех… пощёчина… Ретано. Я искала… внизу… булавку.

Я чуть не споткнулся о неподвижное тело князька:

— Что?!

— Я потеряла булавку, — сказала она, теперь уже явно со слезами в голосе. — Я переодевалась… Я смотрела в сундуке, но там точно нет…

— Ты не нашла её?!

— Ретано…

Не говоря ни слова, я взял её за локоть и втолкнул в общую комнату, в сопящее сонное царство. Потом вернулся, поднял за шиворот безвольное тело князька и стянул по лестнице вниз; головорезы валялись кто где, и я с трудом поборол желание вытащить их во двор и раскидать по сугробам. Чтобы утром трактирщик смог оплакать естественную и безболезненную кончину славных воинов во главе с князем…

Я огляделся, поудобнее перехватил безжизненное тело, выволок сиятельного во двор. Ночь встретила меня ледяным ветром; во всяком случае, в теплом хлеву молокососу не грозит превратиться в сосульку. Навоз защитит от холода лучше любой перины.

Я оставил его связанным, с кляпом во рту, в молчаливом обществе скотины. Вымыл руки снегом, в сенях тщательно отряхнулся, чтобы не наследить; потом, вооружившись канделябром, обшарил весь обеденный зал, щель за щелью.

Уродливой серебряной булавки, подарка моего прадедушки Дамира, не было нигде. Как жаба языком слизала.

* * *

Здравый смысл требовал, чтобы мы убрались со двора как можно раньше. Бариан торопился; каково же было его удивление, когда я сказал ему, что никуда не поеду. Что он с труппой может идти на все четыре стороны, а я и со мной жена и Танталь не сдвинемся отсюда ни на шаг. Пока не отыщем одну потерянную, но очень ценную вещь.

Предводитель комедиантов решил, что я сошёл с ума. Динка втихую радовалась, что, возможно, подоспел случай избавиться от конкурентки Танталь; Муха удивлённо пожимал плечами, а злодей Фантин по-телячьи хлопал ресницами. Ни зубовный скрежет, ни яростные взгляды, ни даже прямые упрёки не заставили меня изменить решение; Алана удивлялась, но молчала. Танталь кусала губы, зная за собой вину.