Биби радостно заулыбалась, а Лили, чуть смутившись, даже зааплодировала. Мими растерянно взглянула на Кэти с Аленой, но те сидели с угрюмыми лицами.

— Кто не согласен?

— А что с ней будет? — кивнув на Алену, спросила Кэти.

— Тут я не знаю, — помрачнев, отрезал Хасан. — Хозяин сказал, что это новенькая, вот и все. Как, мол, окрепнет, займет место Нины. Его последние слова. Надо с ним говорить. Про вас всех я знаю, а про нее ничего...

Охранник, видимо, ожидал объяснений, но новенькая не проронила ни слова.

— Тогда праздник окончен, и все по комнатам! — объявил Хасан.

— Спасибо тебе,— прошептала Алена, прощаясь с Кэти.

— Хочешь, с Филиппком вместе поговорим? — предложила та.

— Нет, я его хорошо знаю. Если за эти дни сбежать не удастся, то либо я его убью, либо себя. Как уж получится.

5

Напротив дома, где Филипп держал свой притон, стоял такой же дом в стиле ампир. Первые два этажа занимали магазинчики, кафе, офисы, а на третьем и четвертом располагались дорогие квартиры. Виктору потребовался целый день, чтобы с помощью Люсьена и знакомых из спецслужб получить доступ в одну из них для наблюдения за «салоном» Лакомба.

Хозяин квартиры Гийом Сотэ, известный коллекционер и собиратель живописи, согласился впустить человека из разведки лишь потому, что полгода назад благодаря энергичным поискам сотрудников Интерпола удалось найти и вернуть один из малоизвестных этюдов Дега, принадлежавших Сотэ. Это был поразительный этюд с танцовщицами. Четыре балерины в свободных позах сидели в репетиционном зале, отдыхали, наблюдая за танцующими подругами. В небольшом по размеру этюде великий импрессионист блистательно разыграл музыку поз, наметив и психологию характеров.

— Все утверждали, что Дега музыкален, что он великий колорист, но я смею говорить, что он еще и мастер психологического портрета, — представляя этюд, с гордостью проговорил старый коллекционер

Хозяину перевалило за девяносто. Тонкая, с коричневыми пигментными пятнами, кожа обтягивала скуластое лицо. Светлые, некогда голубые глаза выцвели, капали и с трудом угадывались за резко выступавшими вперед надбровными дугами и кустистыми бровями: Вместо губ две еле угадываемых полоски. И рука, которую он протянул, была хрупкая, еле теплая. Домашний бархатный пиджак, сшитый искусно, по хозяину, как и легкие модные брюки, дорогая рубашка из шелка, платок на шее, прикрывающий шейные морщины, — все это смягчало ужасное впечатление; которое производил старик. Виктор, не считавший себя сентиментальным, вдруг почувствовал, как защемило в груди: неужели и он сам когда-нибудь превратится в такое же жуткое подобие человека?

Картин в гостиной он насчитал не больше пятнадцати, но каждая приводила в неподдельное восхищение.

— Да, вы правы, мсье Рене, я оставил только те полотна, души которых закроют мне глаза и проводят в последний путь, — точно угадав мысль гостя, продолжил Сотэ.

Он говорил с трудом, изредка взмахивая правой рукой, словно помогая этим выталкивать слова из гортани.

— Я специально услал экономку, — пояснил Гийом, — она непомерно болтлива, и бесполезно ее просить держать язык за зубами. А я подумал, что вашей конторе ее реклама ни к чему. В вашем распоряжении часа три, не больше. Кофе хотите?

— Спасибо, не откажусь. Хотите, сам сварю?

— Нет, вы работайте, у вас не так много времени, а мне полезно двигаться, — проворчал он. — Хотя бы по квартире. На улицу один я уже боюсь выходить, а по квартире стараюсь ходить побольше. Кармен, моя экономка из Каталонии, постоянно долдонит: «Вот вы все ходите и ходите, чего ходить?! Неужели посидеть нельзя?» — но я ее не слушаю и стараюсь чаше двигаться, потом хорошо спится, когда находишься...

Он ушел на кухню,a Виктор, присев на стул у окна, вытащил бинокль. Окна были не зашторены, но в гостиной Лакомба он никого не обнаружил. Прошло минуты две, никто не появился. И через десять минут та же картина. Бывший разведчик не на шутку разволновался. Неужели Филиппа вспугнули и он в спешке переселил своих девиц в другое место?

От этого предположения Рене даже пот прошиб и во рту пересохло. Ситуация складывалась простая: Катрин собрала досье на Лакомба, Люсьен передал его какой-то ревнивице, и та могла напугать Филиппа, пригрозить разоблачением, и осторожный сутенер быстренько перебросил свой бордель в более безопасное место. Если это так, то Виктору не повезло. На поиск нового пристанища уйдет неделя, и придется продлевать срок работы Катрин,платить новые деньги, но даже не в них дело. Любая оттяжка в спасении

Алин чревата риском для ее жизни. Если через десять минут никто не объявится, он призовет на помощь Ларош, пусть подключается.

Гийом, шаркая шлепанцами, принес на подносе кофе, сахар и печенье в вазочке.

— Я с детства пью только чай, но время чаепития еще не настало, — заговорил Сотэ, бросив взгляд на старинные часы с амурами, стоявшие на белом рояле. — Через сорок минут. В моем возрасте приходится соблюдать жесткое расписание, чтобы ни желудок, ни другие органы не сбивать с ритма. Что делать, мсье Рене, выкручиваюсь как могу, экономлю на всем энергию, даже на общении с людьми. Ко мне редко кто заглядывает. Вы ведь из разведки?

Виктор кивнул, бросил в кофе два кусочка сахара, стал тихо помешивать.

— Это хорошо, — улыбнулся Гийом. — В детстве я тоже хотел стать разведчиком. Многие мальчишки мечтают о профессии сыщика и уж тем более нелегала в чужой стране. Вы ведь работали в чужой стране?

Виктор снова кивнул.

— Я сразу это понял. Вы не болтун. И это хорошо. Мне нравится, когда люди умеют слушать. И уж совсем не нравится моя Кармен. Это сплошное болтливое бедствие. Но мы вместе уже двадцать Лет, она знает мои вкусы, привычки, распорядок, ей не надо ничего объяснять, и за это я вынужден терпеть ее глупый, несносный характер и вульгарный вкус. Представьте, эта шестидесятилетняя корова обожает комиксы и карикатуры. — Он хрипло рассмеялся. — И еще она страшно сексуальна. До сих пор! Носит черные ажурные колготки, прозрачные блузки, цепляет на бедра всякие резинки и время от времени устраивает мне стриптиз, считая себя неотразимой. Это тоже очень смешно. И страшно возбуждает. Да, вы не поверите, я еще могу возбуждаться. — Он снова

хрипло рассмеялся. — Это кажется настолько невероятным, что сам удивляюсь. И, задумавшись, я вдруг понял: Кармен меня возбуждает своей страшной безвкусицей и вульгарностью. А что еще может возбуждать? Не Венера же Джорджоне или Тициана. Даже Рубенс и Ренуар при всей брутальности их обнаженных богинь пробуждают во мне только восхищение своими формами, игрой света и тени, колоритом и композицией. Безобразное, низменное столь же необходимо человеку, как прекрасное и возвышенное. Без одного не познать другого... — Гийом выдержал паузу, пожевал воздух, как бы сомневаясь в сказанном, но через мгновение, словно очнувшись, неожиданно спросил: — Я сказал «познать»?