Она влюбчивая, моя глупая Индат… Говорят, так бывает. Но легче от этого не становилось.

— Он говорил, что я очень красивая, почти как вы.

Хотелось снова ударить ее:

— Чип? Кто первый предложил выкрасть мой чип?

Индат опустила голову:

— Перкан.

Я хлебнула вина, чувствуя, как холодеют пальцы: может, поэтому тогда на Форсе мне не позволили взять с собой рабыню? Чтобы у них было больше времени? Потом она бегала на встречи на корабле, и я сама же это позволяла, радуясь тому, что Индат была счастлива… И кто знает, что она выболтала? Впрочем… мы тогда ничего не знали. А вот потом…

— А тогда, когда тебя увезли в Торговую палату? О чем вы говорили? Ты говорила хоть слово о моем замужестве?

Она покачала головой:

— Нет, клянусь. Лишь о том… что у нас новый большой дом…

Она посмотрела на меня, охнула и закрыла лицо ладонями.

Я кивнула:

— И после этого он сказал про галавизор…

Она молчала, только всхлипывала. Но что теперь толку от ее всхлипов.

— Индат, ты ночуешь в тотусе. Скажи управляющему, что это мое распоряжение.

Она застыла, округлив глаза, открыла было рот, но я перебила:

— Вышла вон. Не появляйся здесь до тех пор, пока я не позову.

Хватило ума не умолять. Индат сгорбилась, просеменила к двери, бросила на меня виноватый взгляд и скользнула из комнаты.

И стало пусто до звона. Я ясно понимала, что должна обо всем рассказать Рэю. Но как? Если он был недоволен сюрпризом от госпожи де Во, то здесь… Здесь он меня просто убьет. И меня, и Индат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

56

Я поднялся рано. Да и спал скверно, все время думал о том, что сделал не так. Отвезти Сейю на Кольерские бои было глупой затеей. Я понимал это лишь сейчас и казнил себя за это. Но разве я мог допустить, что она окажется такой ранимой? Я все время вспоминал, как она дрожала в моих руках, как прижималась, будто умоляла защитить. И я обнимал бы ее вечность, лишь бы она оставалась такой, лишь бы не менялась. Она так не походила на женщин, которых я знал. В ней не было ни крупицы лжи. И каким ослом я был, не заметив этого с первого мгновения, с первого взгляда. Ответ прост: тогда я не знал, что искать. Не представлял, что женщина может быть такой. Я задался целью найти изъян, червоточину, ядовитое зерно. Я пытался ее подавить. И едва все не испортил.

Я все время думал о своем обещании… Но обещать было легко. В тот момент я пообещал бы своей жене все, что угодно! Но Марк Мателлин — старый выродок, который скорее выпьет яду, чем удовлетворит хоть малейшую мою просьбу. Его выворачивало от одного моего присутствия. Единственный из нашего дома, кому он не откажет — дядя Тай. Но дядя всегда на стороне отца — и о любом моем шаге тут же станет известно. Это лишний повод для отца в очередной раз сунуть нос в мои дела. Где он просунет нос — там влезет по пояс. Остается лишь один вариант…

Я нажал кнопку селектора и вызвал Брастина. Тот был уже на ногах, как и полагалось хорошему управляющему. Он вошел, поклонился:

— Доброе утро, ваша светлость. Надеюсь, вы в добром здравии.

Я кивнул:

— Спасибо, Брастин, все хорошо.

— С готовностью слушаю вас, мой господин.

— Я хочу, чтобы ты навел справки об одном из рабов Марка Мателлина. Некоем Перкане. Кажется, вериец. Но сделать это нужно осторожно, чтобы ничего не заподозрили. Я  хочу, чтобы ты выкупил его через подставное лицо, а после переоформил купчую на мое имя.

Брастин кивнул, прикрывая темные глаза:

— Вопрос цены, мой господин?

— Значения не имеет. Но не перегибай, иначе это вызовет ненужные вопросы. По возможности, долго не тяни. Марк Мателлин любит деньги, от адекватной суммы не откажется.

Управляющий поклонился:

— Приложу все усилия, мой господин.

— Моя жена поднялась?

— Да, ваша светлость, мне доложили. Но я так и не смог узнать, что вчера произошло.

Я нахмурился:

— Где именно?

Брастин поджал губы:

— Вчера, после вашего возвращения, госпожа отправила свою любимую рабыню в тотус.

— Чем рабыня провинилась?

Лигур повел бровями:

— Мне это не известно, ваша светлость. Докучать расспросами госпоже я не посмел, а рабыня молчит, как в рот воды набрала. Лишь рыдает со вчерашнего дня.

— Ты не можешь разговорить рабыню?

Брастин замешкался:

— По моему разумению, ее следовало бы слегка высечь для острастки. Рабы с тайнами — дурной знак. Но госпожа давала мне особые указания относительно этой рабыни. Я не могу нарушить их без вашего на то позволения.

Я покачал головой:

— Если это желание моей жены — не тронь эту девку… Но все это… странно… Брастин, вели подать кофе в саду, в павильоне. Пусть подадут сладости. И передай госпоже, что я жду ее в саду. Может, я смогу что-то узнать.

Управляющий поклонился:

— Будет исполнено, ваша светлость. Я могу удалиться?

Я кивнул:

— Иди, Брастин.

В саду пахло дождем, влажной землей, умытой листвой. Отчего не перенять у отца дельные привычки? Ему бы польстило. Я сидел в павильоне, в тени бондисана, просматривал корреспонденцию из дипломатической палаты. Сейя ступила на террасу и замерла, опуская голову. Она казалась бледнее, чем обычно, даже тени залегли под глазами. Готов поспорить, она почти не спала.

Я поднялся навстречу, тронул губами кончики ее тонких ледяных пальцев:

— Доброе утро, Сейя.

Она не подняла головы:

— Доброе утро.

Она выглядела зажатой, напуганной. Казалось, даже звук моего голоса заставляет ее сжиматься. Я помог ей опуститься на подушки, вернулся за стол, напротив:

— Надеюсь, ты здорова? У тебя усталый вид. Прислать медика?

Пухлые губы едва заметно дрогнули:

— Спасибо, я здорова.

Рабыни подали сладости, разлили кофе. Я махнул рукой, выпроваживая их из павильона. Какое-то время наблюдал за женой из-за края чашки. Она нервно покручивала на столе свою и явно не находила себе места. Лишь снова и снова поводила кончиками пальцев по краю жесткого выреза голубого корсажа. Ей будто не хватало воздуха.

Я поднял голову:

— Тебя что-то беспокоит?

Она несколько поспешно замотала головой, опустила глаза, сцепила руки на коленях:

— Нет, ничего.

Я подцепил за вилочку капангу:

— Брастин сообщил, что ты вчера отправила