Отодвинув стул, я подошла к маме и крепко ее обняла:

— Спасибо за чудесный день рождения. Ты самая лучшая мама. —Я подошла к отцу: — А ты самый лучший папа. Самый лучший на свете.

— Ты чудесная молодая женщина, Джессика, — прерывающимсяголосом сказал отец. — Мы тобой гордимся.

Высвободившись из папиных объятий, я кивнула Дорину иЛюциусу.

— Спокойной ночи и спасибо вам.

— Спокойной ночи, Антаназия, — весело ответил Дорин. — Сднем рождения.

Люциус молча смотрел на отвергнутый подарок.

По дороге в спальню я сохраняла присутствие духа и изо всехсил сдерживала слезы, не желая, чтобы родители беспокоились обо мне еще больше.Наконец я забралась в постель, зарылась лицом в подушку, чтобы заглушитьрыдания, и дала волю слезам.

— Джессика!

Я подскочила.

В дверях стоял Люциус.

Я украдкой вытерла глаза.

Люциус тихо притворил за собой дверь, подошел ко мне и селна кровать.

— Не плачь, пожалуйста, — попросил он. — Не надо плакать.Сегодня твой день рождения.

— Все не так.

— Нет, Джессика. — Люциус утер слезы с моих глаз. — Всебудет хорошо. Это счастливый день. Восемнадцатый день рождения — важный этап вжизни. Пожалуйста, не плачь. Не могу видеть твои слезы.

— Счастливый день? — Я не верила своим ушам.

— Ты надеялась на другой подарок, — произнес Люциус. — Язаметил твое разочарование. Ты думала, что я изменил решение?

— Да, — призналась я сквозь всхлипы.

Он покачал головой:

— Нет, Джессика. Забудь об этом.

— Не могу!

Я потянулась к нему, но Люциус быстро встал, словно боялсямоего прикосновения. Несмотря на показное равнодушие, он все еще питал ко мнечувства, как и я к нему.

— Ты не дала мне возможности объяснить... — Он вытащилпроклятую коробочку из кармана. — Это лучше, чем кольцо. Лучше, чем обещание...Что я могу тебе обещать? Вечность с обреченным вампиром?

— Я буду счастлива, только если ты согласишься соблюстидоговор, — сказала я, отталкивая подарок.

— Джессика, забудь об этом. Лучше подумай о том, что я тебепредлагаю. — Он протянул мне коробочку. — Узнаёшь ожерелье?

Я смущенно потянулась к подарку Люциуса:

— Откуда оно?

— Вспомни фотографию. Джессика, я знал, что рано или поздноты на нее посмотришь.

Фотография моей родной мамы... Мамино ожерелье!

— Где ты его взял?

— Оно хранилось в Румынии. Я должен был передать его тебе втвой день рождения. Это любимое украшение твоей матери, и для меня большаячесть доставить его тебе. Надеюсь, оно много лет будет радовать тебя иприносить удачу.

Я взяла со стола фотографию в серебряной рамке: подвеска скроваво-красным камнем украшала шею матери. Я держала в руках ожерелье,наглядное свидетельство того, что Микаэла Драгомир существовала. Украшениесвязывало нас. На бархатной подушечке лежал камень глубокого красного цвета,похожий на сердце — сердце, которое пересадили мне из груди мамы.

Люциус подошел ко мне и положил руки на плечи:

— Разве она не прекрасна, разве она не властна... совсем какты?

— Ты в это веришь?

— Да, — ответил Люциус. — Ты и сама наконец-то поверила.

— Но…

— Нет. — Он не дал мне возможности упомянуть пакт.

Я отставила фотографию, повернулась к зеркалу и, вынувожерелье из коробочки, поднесла к шее.

Люциус не отрывал глаз от моего отражения:

— Позволь мне. Пожалуйста.

Он взял ожерелье и надел его на меня.

Камень холодил шею. Глядя в зеркало, я вновь почувствовала,как внутри собирается энергия власти. Связь, которую я ощущала с МикаэлойДрагомир, стала явной, едва я коснулась тонкой цепочки. Я слышала шепот матери:«Не отказывайся от него, Антаназия. Мы так не поступаем. Твоя воля не слабее,чем его, а его любовь не слабее твоей».

Я повернулась к Люциусу и, не давая ему отшатнуться,прижалась к его груди, потом обвила руки вокруг шеи.

— Антаназия, нельзя... — Люциус схватил меня за запястьясильными руками, словно хотел оттолкнуть.

— Можно, — сказала я и зарылась пальцами в его чёрныеволосы.

— Ну почему я не могу поступить так, как должно? — простоналон, отвечая на мои объятия. — Мне давно следовало уехать. Я попусту трачувремя, и, боюсь, только ради того, чтобы находиться рядом с тобой. Зачем? Меня неспасут эти краткие мгновения, я превращусь в одно из твоих воспоминаний, станутрагической записью в девичьем дневнике...

— Нет, ты остался ради меня, — ответила я.

Стена холодной отстраненности между нами исчезла. Я хотела,чтобы Люциус сам меня поцеловал, укусил, сделал то, чего мы давно жаждали — стех самых пор, как он наклонился надо мной на кухне в день нашего знакомства иего рука задела мою щеку. С тех самых пор, когда он посмотрел мне в глаза испросил: «Антаназия, неужели быть рядом со мной так ужасно?»

С тех самых пор я догадывалась, что это будет не ужасно. Ине «мило». Это будет блаженство.

Люциус помедлил, глядя мне в глаза.

— Антаназия, я для тебя опасен, — прошептал он. — Что бымежду нами ни произошло... это только сегодня. Это ничего не изменит. Я уедунавстречу своей судьбе, ты встретишь свою судьбу здесь.

— Не думай об этом! — взмолилась я. Я не верила, что нашпоцелуй ничего не изменит. Я верила, что он изменит все. — Забудь будущее радинастоящего.

— Как пожелаешь, моя принцесса, — сказал Люциус, закрывглаза и покорившись своему желанию. Он наклонился и коснулся прохладнымижесткими губами моего рта — сначала нежно, потом требовательно.

Я зарылась пальцами в его волосы и притянула его к себе.Люциус застонал, уткнулся в копну моих темных кудрей, и мы стали целоватьсятак, будто изголодались друг по другу. Так, будто нас мучила жажда.

Когда мы поцеловались по-настоящему, внутри меня словноразорвался атом, породив ядерный взрыв, и в то же время возникла страннаяумиротворенность. Я нашла свое место среди хаоса, и мы с Люциусом моглисуществовать вечно, иррационально, в бесконечности, словно число «пи»...

Губы Люциуса скользнули к моему горлу, и от прикосновенияклыков мои резцы заныли. Он провел зубами вниз, туда, где в ложбинке возле грудивисел кровавый рубин.

— Люциус... — простонала я, подставляя ему горло. — Неостанавливайся...