Они устремились на ледовое поле, развлекаясь «макронессой» — конной игрой с обёрнутым в бычью шкуру черепом. Всадницы отбирали его друг у друга, перекидывали из рук в руки. Они предавались этой лихой забаве, пока не добрались до противоположного берега. Основные силы дожидались у кромки льдов. Я сидела на Рассвете, держа в поводу Сучка и Дрозда. Первый был навьючен постельными принадлежностями, доспехами и запасным оружием, а грудь его, для защиты от студёных ветров, покрывала попона из медвежьей шкуры. Дрозд был защищён попоной из лосиной кожи и собольего меха, поверх которой находилась вьючная рама с нагруженными на неё мешками с сушёным овсом и рожью, одеялами, кольями и верёвками, а также бычьими и козлиными шкурами, которыми предстояло спасать животных от лютого холода по ночам.

Оба коня, как и Рассвет, имели наголовья, оберегавшие глаза от слепящего блеска снега и нанесённого ветром льда. Заготовленное впрок мелко порубленное мясо было упаковано в надёжно запечатанные мешки из барсучьих кишок.

Я сидела в седле из волчьей шкуры; щит в форме полумесяца висел позади левого бедра. На щите красовался мой боевой тотем, сработанный из золота в обрамлении из слоновой кости, — Селена Ясная Луна. Вокруг него помещались талисманы, амулеты и памятные знаки, отмечавшие каждую вылазку, каждый бой, в каких мне довелось участвовать, и являвшие собой, таким образом, вехи моей жизни — с того самого момента, как мне было позволено выступить против врага. Их магическая сила призвана оберегать меня от опасности и помочь стяжать ещё большую славу. В соответствии с обычаями тал Кирте ни один из этих оберегов не был ни изготовлен мною, ни куплен. Все они представляли собой боевые трофеи либо подарки возлюбленных и подруг. Такие же, какие преподносила им я.

На правом боку Рассвета висел колчан с луком и стрелами, выполненный из оленьей кожи, с клапанами из лисьего меха, расшитый иглами дикобраза и украшенный лентами из горностаевого меха. В колчане у меня имелось двадцать семь превосходных стрел, а ещё сорок таких же, запасных, были навьючены на Сучка. Каждую стрелу с идеально прямым древком я изготовила собственными руками.

Мой лук, имевший в длину три локтя, состоял из рога и ясеня, а покрытое шкурой вепря место для хвата окаймляла отделка из янтаря и гагата.

Древко смертоносного копья украшали шесть ястребиных перьев в память о боевых подругах, ушедших в иной мир. Висевшая у меня за спиной торба из оленьей кожи была расписана символическими знаками, а семь прикреплённых к ней скальпов трепыхались на ветру, как кисточки.

Мои крепкие сапоги из бычьей кожи были огнеупорными. Штаны из волчьей шкуры с мехом внутрь я утеплила ноговицами из оленьей кожи. Вдоль швов тянулись полоски меха с вплетёнными в них двумя десятками оберегов из серебра и электра. Все они представляли собой изображения богов и героинь, попечению коих вручала я мою душу. Моя талия была семь раз обёрнута «звёздным поясом», подарком Элевтеры, грудь прикрывала подбитая лисьим мехом толстая шерстяная безрукавка, поверх которой я надела непромокаемый полушубок из медвежьей шкуры с капюшоном, отороченным мехом белой куницы.

Перекинутая через правое плечо шкура чёрной пантеры с головой свисала на спину. В её складке имелся карман, в котором я держала тряпицы для женских надобностей. Голову мою покрывала подбитая бобровым мехом шапка-ушанка из оленьей кожи с плетённой из конского волоса маской для лица, чтобы уберегаться от стужи и снежной слепоты.

Мой боевой топор не висел, как у других, за спиной, но лежал поперёк колен в чехле из шкуры антилопы.

Мороз сделал Рассвета таким косматым, что оба кулака по запястье утопали в его шерсти, и я, вцепившись в неё, наверное, могла бы висеть на боку моего коня на полном скаку.

Рядом со мной стояли другие воительницы. Небеса не могли не дивиться численности, великолепию и горделивости этого невиданного ранее войска.

Планом Элевтеры и Ипполиты предусматривалось оставить треть наших сестёр дома для охраны стад и становищ, но то была нелёгкая задача. И бойцы, и ветераны, и юные ученицы тысячами присоединялись к походным отрядам, и прогнать их не имелось ни малейшей возможности. Я была там, когда кланы Титании выстроились перед проливом. Не дожидаясь приказа, они подожгли факелами свои палатки и кибитки, приняв твёрдое решение избавиться от всего, что не было необходимо в походе. Сей благородный порыв поддержали кланы Ликастеи, после чего их примеру последовали не только остальные тал Кирте, но некоторые из массагетов, скифов, тавров и кавказских горцев. Когда клубы дыма взметнулись к небу, войско единым духом затянуло гимн Аресу Мужеубийце.

Столь великие богатства, обратясь в дым, возносились к небу, что иные из прибившихся к войску купцов, не в силах этого вынести, метались между шатрами в тщетных попытках спасти самое ценное. Воительницы покатывались со смеху, отовсюду слышались ехидные восклицания. Торговцы ныряли в огонь и выскакивали обратно в дымящихся плащах, с опалёнными бородами, торжествующе ухватив медную кастрюлю с длинной ручкой или запачканный сажей мезский ковёр.

Но тут зазвучал рог, и первые кони ступили на ледовое поле. В авангарде двигался созданный по приказу Ипполиты «отряд Антиопы», перед которым вели Хлебокрада в боевой сбруе, но с пустым седлом. Предполагалось, что, когда этот отряд выстроится под стенами Афин, наша царица, вняв призыву соотечественниц, спустится, воссядет на своего скакуна и сама поведёт нас в бой.

Я заняла место в боевых порядках нашего племени, Ликастеи, между Стратоникой и моей сестрой Хрисой.

Никогда прежде моему сердцу не было так тесно в груди. Мне даже пришлось вцепиться обеими руками в конскую шкуру, чтобы не потерять сознание. Взгляд мой выискал находившуюся во главе походной колонны Элевтеру. Конечно, она была права: тал Кирте слишком долго не воевали по-настоящему, а ведь мы, дочери Ареса, сотворены именно для войны. «Жить в мире — значит изменить себе, так давайте же вернёмся на стезю величия!»

Грянули боевые кличи, и войско двинулось через лёд. Перед моим мысленным взором промелькнул образ Дамона, но я изгнала его из своих дум с ненавистью и презрением. Кто он такой для меня, если не демон (о чём говорит и его имя!), опутавший своими чарами моё сердце, чтобы я отступилась от своего народа! Пусть же он падёт под моей секирой, а его нечистую душу заберёт Тартар!

Шеренга за шеренгой двигалось войско через замерзший пролив, и любая из нас, посмотрев налево и направо, преисполнялась немыслимой гордости от осознания себя частицей столь великой и грозной силы. Я глянула на Стратонику — она плакала. Это удивило меня, но я промолчала. Лишь на том берегу, когда наше и без того немалое войско возросло ещё больше, соединясь с ордами тавров северной степи, рифейцев и скифов Железных гор, я приблизилась к Стратонике и спросила:

— Сестра, почему у тебя полились слёзы, когда войско ступило на лёд?

Хриса, державшаяся по другую сторону от нашей подруги, услышав мой вопрос, подъехала поближе. Она тоже хотела услышать ответ.