Ронни опустил глаза и сразу же понял, что так взволновало миссис Макгорви. Оказывается* он вовсе не отдирал Ронни от подставки, а просто стаскивал с него штаны. Прямо у него перед глазами возникла волосатая расселина и непристойно бледные ягодицы извращенца. Ларри вывернул шею, стараясь не смотреть на эту мерзость.

— Боже мой, — простонал он и выпустил лодыжки Макгорви так резко, что сам едва не упал.

Багровый от стыда Ронни, подхватив штаны, неловко поднялся на ноги. Он смотрел на Ларри, словно собирался заплакать.

— Ты сам извращенец! — крикнул Макгорви. — Ты что, изнасиловать меня хотел?

— Заткни свою грязную пасть, — рявкнул Ларри.

Он несмело оглянулся на Джоанни, взирающую на него с нескрываемым возмущением. Она прижимала мальчиков к себе и даже закрыла им ладонями глаза, словно защищая от всего этого ужаса.

— Мне очень жаль, — пробормотал Ларри. — Я не собирался снимать с него штаны.

Он обернулся, почувствовав чью-то руку на своем плече. Это был служка, старик с испуганным лицом.

— Пожалуйста, — робко попросил он. — Пожалуйста, уходите.

— Мы уйдем вместе, — отрезал Ларри.

Он схватил Ронни за ухо и вытащил его в проход, не встретив, к своему удивлению, никакого сопротивления.

Зажав хрящевой отросток между большим и указательным пальцами, как делали когда-то монахини, он быстро шел к выходу, таща за собой покорного извращенца, словно провинившегося школьника. Прихожане глядели на них изумленно, но не без одобрения. Выходя в вестибюль, Ларри заметил, что его соседи — дохлый парень, женщина с астмой и печальный старик — удовлетворенно кивают, вероятно соглашаясь с тем, что зло должно быть изгнано из Дома Господа.

— Очень по-христиански, — пробормотал Ронни, неловко вывернув голову.

— Вот тут ты ошибся, парень, — ответил Ларри, выталкивая его в дверь. — Я не лучший христианин, чем ты сам.

После полумрака церкви утреннее солнце ослепило его, и Ларри на мгновение растерялся. Нельзя же выволочь кого-то за ухо из храма, а потом просто отпустить, будто ничего не случилось. Надо что-нибудь сделать или, по крайней мере, сказать, чтобы у драмы получился достойный финал. Но в голову ничего подходящего не приходило. Ларри растерянно остановился на верхней ступеньке лестницы и щурился от безжалостного света.

— Может, отпустишь мое ухо? — попросил Ронни.

— Пока нет.

Они постояли так еще несколько секунд — задумавшийся палач и его жертва, безропотно переносящая боль и унижение. Даже эта покорность раздражала Ларри. Не придумав ничего лучшего, он сильнее выкрутил ухо, мимолетно удивившись эластичности человеческих хрящей. Ронни тихо ахнул, и его колени подогнулись.

— Это тебе за маленькую Холли, — прошипел Ларри.

«Вот тот момент, которого я так долго ждал», — удивленно подумал он. Макгорви в его власти, и никто им не мешает. Ларри уже несколько месяцев копил слова, которые собирался бросить ему в лицо. Но почему-то сейчас он мог думать только о похоронах отца.

В то утро светило такое же ослепительное солнце, как и сегодня. Ларри хорошо помнил то ощущение ужасной потерянности, которое испытал, выйдя на яркий свет после заупокойной службы, увидев катафалк и скучающего водителя, ожидающего у распахнутой задней дверцы. Это пронзительно тоскливое мгновение навсегда впечаталось в его память, впиталась в кровь, стало такой же его частью, как зубы или волосы.

— Если хочешь, я могу еще раз показать тебе задницу, — предложил Ронни.

Ларри не помнил, как толкнул его, — только мгновенную вспышку гнева и стук тела, катящегося по ступенькам, и печальный звук, с которым оно ударилось об асфальт. И то, как ужасно оно там лежало: совершенно неподвижно, с руками и ногами, вывернутыми под странными углами.

Он едва успел ужаснуться тому, что сделал, — О господи только не это! — когда за спиной послышался шум, дверь церкви распахнулась и на крыльцо высыпала толпа сердитых людей, голоса которых слились в один обвинительный хор. Отец Мугаба резко схватил его за плечо и потребовал объяснить, что тут произошло.

— Я не хотел убивать его, — пробормотал Ларри, и эти слова показались фальшивыми даже ему самому. То же самое он, кажется, говорил в Торговом центре, глядя в искаженное ужасом, мертвое лицо Антуана Харриса.

Набравшись мужества, он наконец оглянулся и, к своему огромному облегчению, обнаружил, что Ронни жив и, кажется, даже не очень сильно пострадал. Он сидел на тротуаре, раскинув ноги, и его правая рука неподвижно свисала поперек груди, как будто он тянулся за шпагой. Ронни слегка приподнял ее за локоть, ладонью кверху, точно обращаясь к зрителям. Кажется, ему было очень больно, но все-таки он смог улыбнуться.

— Я вкачу тебе такой иск, — пообещал он Ларри, — что, когда выйдешь из тюрьмы, будешь жить на одно подаяние.

Первой реакцией Кэти было облегчение. Уже больше недели она не находила себе места из-за этой таинственной Сары, мамы Люси, с которой у Тодда, похоже, роман. Но стоило ее мнимой сопернице войти в дом, таща за собой маленькую дочь и немолодого мужа, как все эти страхи показались Кэти просто плодом разыгравшегося воображения. Несмотря на множество настораживающих знаков (шесть, если говорить точно: она пересчитала их вчера во время перерыва на ланч в госпитале), Кэти трудно было поверить, что Тодд может изменять ей с такой неинтересной и заурядной женщиной. Это на него совсем не похоже. Все девушки, с которыми он когда-то встречался, — Кэти в свое время поинтересовалась и выяснила про них все — были красотками, одна эффектнее другой (без ложной скромности включая и ее саму), а, как известно, от подобных привычек трудно отказаться.

— Добро пожаловать, — сказала она с дружелюбием, удивившим ее саму. — Очень рада наконец с вами познакомиться.

Сара неловко шагнула вперед, продолжая тащить за собой живые кандалы. От влажности ее волосы закрутились мелким барашком, а красная губная помада решительно не гармонировала ни с цветом лица, ни с одеждой, будто у девочки-подростка, еще не освоившей взрослое искусство украшать себя. Кэти почти пожалела бедняжку за то, что та столь явно не соответствует созданному ее воображением образу Другой Женщины — неработающей сексуальной красотки, демонстрирующей загар публике у городского бассейна.

— Это вам. — Сара протянула бутылку охлажденного белого вина.

— Спасибо. — Кэти мельком взглянула на этикетку: австралийское «шардонне», гораздо дороже того, к которому они с Тоддом привыкли. — Очень мило с вашей стороны.

Муж Сары протянул руку и объявил, что его зовут Ричард Пирс. Это был худой мужчина с небольшим животиком, коротко подстриженными волосами и аккуратной седоватой бородкой, одетый в темно-синие шорты с заутюженной стрелкой, розовую рубашку от Ральфа Лорена с закатанными рукавами и кожаные туфли на босу ногу. Взятый в отдельности каждый предмет его гардероба вряд ли заслужил бы одобрение Кэти, но на нем все это смотрелось вполне достойно и даже благородно.