сикомор, стоявших между двумя селениями, мы можем разбить лагерь. Выбрать сами мы не могли: одни деревья посвящены мертвым, под другими машукулумбе устраивают сходы.

Тем временем ко мне явились трое машукулумбе. Они представились старейшинами и сообщили, что я не могу видеть Сиамбамбу, то есть местного вождя, поскольку все мы — шпионы Леваники. Леваника же захватил у него стада (в 1882 году), убил много мужчин и женщин. К тому же вождь болен и приказал мне подарить ему и трем старейшинам (то есть суровым господам, которые стояли передо мной) несколько одеял.

— Да, он их получит, — ответил я, — но сначала его должны приветствовать от моего имени мои спутники, которые лично вручат подарки.

Я сразу же понял, что старейшины затеяли шантаж. Одновременно я решил расплатиться с носильщиками, которые все время уговаривали слуг оставить нас и уверяли, что те не проживут и трех дней, ибо уничтожение всех нас — дело решенное для машукулумбе. Я видел, какое действие оказывают эти речи на наших слуг, верность которых и без того поколебалась в последние дни.

Когда дело дошло до расчета, обнаружилось, что одного тюка не хватает.

— Где человек, который его нес?

— Все на месте.

— Одного тюка нет, и я не стану рассчитываться, пока он не найдется.

Носильщики, пошептавшись, заявили, будто отсутствующий заболел и лежит в поле далеко от лагеря.

— Не буду платить, пока он не придет.

Несколько человек отправились на поиски, и вскоре мгновенно исцелившийся прибежал в лагерь. Мы посмеялись над грубой уловкой. Африканцы смеялись вместе с нами, хотя им было стыдно. Довольный, что мне удалось убедить их доставить поклажу так далеко в глубь страны Машукулумбе, я роздал по полтора куска ситца вместо одного, как было условлено. Я бы дал и больше, если бы носильщики не оказывали сопротивления.

Все взяли ситец без возражений, кроме одного старшины, который подстрекал против нас машукулумбе и своих товарищей и больше других убеждал слуг оставить нас. Он получил меньше товарища, и это привело его в страшную ярость. Он побежал в Босанго и стал кричать, что мы шпионы Леваники и пришли подсчитать поголовье скота, чтобы потом донести о нем царю марутсе. Результаты его стараний не замедлили сказаться. Он вернулся во главе орущей толпы машукулумбе. Мы вышли навстречу и не пустили их в лагерь. Между тем у нас в тылу разыгралась настоящая революция: носильщики подстрекали слуг к уходу и начали роптать из-за платы. Рассчитывая, что мы испугаемся машукулумбе, они надеялись выжать из нас хоть что-нибудь.

Я сделал им знак уйти.

— Нет, мы голодны!

— Тогда забирайте мясо зебры!

Мясо они взяли но не двинулись с места, все время уговаривая слуг покинуть нас. Те, однако, не соглашались уйти немедленно, и соблазнители решили отправиться в путь и следующее утро. Тогда старшина стал ругать слуг и обзывать их псами за то, что они, мол, испугались пятерых шпионов марутсе. Дело зашло слишком далеко. Я силон вытолкнул его, и он в сопровождении машукулумбе ушел и селение. Половина слуг последовала за ним. Только на рассвете я, прокараулив всю ночь, растянулся на жалком ложе из травы, а моя жена и Освальд взялись охранять лагерь в течение следующих двух часов. Наконец заря возвестил о появление дневного светила. Никогда в жизни мы не ждали восхода солнца с таким нетерпением!

Местные жители вели себя более сдержанно, чем в Кабораманде и М’Безе, но это доказывало не столько их мирные намерения, сколько осторожность. Чтобы добиться рас положения вождя, я послал к нему Фекете с двумя другими слугами. Им сказали, что вождя нет в селении, но Фекете тем не менее проник в круг, который составляли хижины машукулумбе, соединенные оградой, и велел бою спросить у одной девочки, где живет правитель. Девочка тут же указала его хижину. Увидев это, машукулумбе пытались силой не допустить Фекете к вождю, но мой верный слуга оттолкнул их в сторону и без стеснения вошел в дом.

На убогом ложе, покрытом бычьими шкурами, возле жал голый вождь, производивший жалкое впечатление. В хижине стоял запах гниющей, запущенной раны. Нижняя часть одного бедра до самого колена была покрыта нарывами, часть которых вгрызлась в тело до кости.

Вождь дружелюбно ответил на приветствие, и я уже после первых слов Фекете убедился, что он ничего не знает о требованиях своих людей. Принесенное одеяло вполне его удовлетворило, и он тут же обещал предоставить нам носильщиков. На совет обратиться ко мне по поводу загнившей раны он, однако, ничего не ответил. Тем не менее я поблагодарил Фекете за хорошие вести. Даже «пугливый» бой сообщил слугам-африканцам правду и крикнул носильщикам, что правитель Босанго-Касенги принял моего посланца по-дружески. У меня появилась надежда, что, может быть, удастся удержать слуг.

Прошло немного времени после возвращения моих посланцев, и в лагере появились уже известные читателю старейшины во главе с настоящим великаном. Они важно расселись перед нами, позвали боя и велели передать, что царь отдал подарок рабыне, ибо для него он слишком ничтожен. Он якобы приказал одарить всех, а ему послать более красивое одеяло. Носильщиков он предоставить не может, да и челнов для переправы через Луэнге у него нет. Прибегать к моей врачебной помощи он не намерен, так как мы пришли сюда для того, чтобы нанести ему ущерб. За последние два дня, то есть с тех пор, как мы спим под сенью его деревьев, рана еще больше загноилась, и он велел назавтра унести его отсюда, чтобы соседство врагов ему не повредило.

Напрасно пытался я их разуверить: вместо того чтобы защищать нас и рассказать, скольких больных я вылечил, напуганные слуги даже не пожелали перевести мои слова гонцам царя. Самым неприятным было то, что правитель не хотел оставаться поблизости от нас. Тем самым мы лишались возможности вести переговоры.

Мне стало ясно, что мы не можем больше рассчитывать на слуг. «А что если попробовать перетянуть на нашу сторону трех старейшин?» — мелькнуло у меня в голове. Я подозвал их, дал каждому по одеялу, причем самое красивое досталось великану, у которого было наиболее дружелюбное выражение лица. Кроме того, я тихо сказал ему — настолько уже простирались мои познания языка, — чтобы он снова пришел вечером, тогда он получит второй подарок.

Он действительно явился и даже принес молока для Розы. По его словам, царь был вполне доволен подаренным одеялом (о рабыне больше не было и речи).

Все это было мне очень приятно, и я отпустил великана с куском