Всегда!

А тут… Он не понял.

Костромин медленно, словно боясь спугнуть этот намек на освобождение, дуновение намека – повернулся и посмотрел на спящую девушку.

Он смотрел и осознавал, что не чувствует присутствия никогда не затухающего желания к ней. Не затухавшей все эти шесть с лишним месяцев безудержной, ненормальной тяги.

Он резко сорвался с места, практически обежал кровать в два прыжка, оказавшись с той стороны, где спала Рита, рывком сорвал с нее одеяло и посмотрел на раскинувшуюся во сне голую девушку.

Он всматривался в нее взглядом фанатичного испытателя, провел по ее бедру рукой, прислушался к своему внутреннему состоянию и понял, что ничего не чувствует – вообще ничего! Тогда Костромин перевернул ее на спину, быстро улегся рядом, прижал к себе, провел руками по всему ее телу, задержавшись на роскошной груди, и убедился, что она не вызывает у него сексуального желания – пусто, нет, ничего нет!

Совсем! Ни-ка-ко-го!!

Он охренел! Он боялся вдохнуть глубоко и спугнуть это, пока еще совсем призрачное и робкое освобождение. Костромин жадно всматривался в ее лицо, неосознанно продолжая гладить и прижимать, даже ногу ее закинул себе на бедро, и внезапно ощутил, как сначала чуть-чуть, только намеком начало поднимается в нем откуда-то из желудка странное отторжение, смешанное с тошнотой, все разрастаясь и разрастаясь… пока не достигло такой степени, что он, перемахнув через спящую девушку одним скачком, ринулся в туалет и, рванув крышку унитаза, успел вывернуть ему всю свою погубленную душу, вместе с содержимым желудка.

Так! – остановил себя Костромин, надо думать разумно! Что это было? Он отравился чем-то? Возможно, но вряд ли. С Ритулей, как уже стало привычным для него на уровне рефлексов, Юрий вчера ничего не ел и не пил. Перед тем как отправиться к ней, он плотно поужинал в кафе, в котором был постоянным и любимым клиентом – платил дорого и чаевых не жалел, и качество за свои деньги получал отменное и гарантированное. Там он точно отравиться не мог.

Тогда что это?

«Давай поступательно, Костромин, продуманно и не спеша», – призвал он, посмотрев на себя в зеркало.

Прополоскал неторопливо рот зубным эликсиром, умылся, вытер лицо и, уже вешая полотенце на крючок, задумался и, повинуясь внезапно пришедшей идее, забрался в душевую кабинку. Неспешно помылся, принял в конце контрастный душ для бодрости, коль пробежка и тренировка недоступны, выбрался из кабинки, долго с силой растирался полотенцем и, наконец, вернулся в спальную комнату.

Юрий стоял над спящей Ритой, смотрел на нее и совершенно отчетливо осознавал, что больше не хочет эту женщину.

Не хочет!

Исчезла, испарилась бесследно больная неодолимая тяга к ней, он перестал чувствовать эту изматывающую ненормальную зависимость от этой женщины!!

Мало того, от одного воспоминания о сексе с Ритой, о том, что и как он с ней делал, от ощущения самого себя в той ненормальной, животной близости с ней, от мысли, что вот прямо сейчас он может снова заняться с ней сексом, у Костромина с новой силой рванула к горлу резкой волной горечь тошнотворная, вызывая слабость во всем теле, настолько полное отторжение этой женщины он испытывал в этот момент.

Он стоял, смотрел на нее, прислушиваясь к своим ощущениям, и никак не мог до конца поверить, что он свободен.

Свободен?!

Что, на самом деле? Да ладно!

Вот так в одно мгновение, как по щелчку? Это нереально!

Костромин смотрел на Риту и ощущал недоумение – что он здесь делает? Что он делает рядом с совершенно чужой ему женщиной, мало того, что чужой, еще и неприятной, отталкивающей его как личность, а теперь вот и вызывавшей в нем физическое чувство дурноты?

Это что такое? – дурел, недоумевая, Костромин. Что с ним происходит?

Это что, действительно свобода? Его свобода?

Он странным образом излечился от этой беды?

И вот когда его догнало наконец осознание реальности произошедшего, первым доминирующим желанием, выстрелившим у него в голове, был побег.

Бежать! Бежать!!

И тут его пробило очередной пугающей мыслью, аж в холод бросив, – а если это временно? Если он сейчас уйдет, а скажем, завтра снова почувствует больную неутолимую потребность в Рите, что тогда, проситься обратно?

«Нет! – жестко сказал себе Костромин. – Нет, все! Хватит!»

Пусть хоть какая тяга и жгучее желание, он ухватится за воспоминание о том, как его мутило и выворачивало наизнанку, он ухватится за то чувство глубочайшего отвращения, которое испытал сейчас к себе самому, отвращение к тому темному, низменному в себе, что побуждало его к этой рабской привязанности. Он не позволит больше поощрять в себе нездоровую похоть. Он справится!

И, когда Костромин осознал, что решение окончательное, его словно отпустило что-то, до этого момента неосознанно сжимавшееся жестким кулаком.

И все – понял, почувствовал – теперь действительно все, окончательно!

Но! Рита, конечно, еще та циничная и расчетливая стерва, если не сказать больше, но он все же не последний козел какой-то. Просто так уйти, закрыв за собой дверь, это уж совсем оскотиниться и не уважать себя, как мужика.

Костромин неторопливо и тщательно оделся, по ходу дела соображая, где и что можно сейчас, в пять утра, раздобыть. Скорее всего, в каком-нибудь ночном клубе.

Так-с, где тут у нас ближайший ночной клуб, полез он смотреть в Интернет, а заодно посмотрел, где цветы можно купить.

Все-таки у Ритули был достаточно простецкий вкус – она предпочитала полусладкое шампанское. Как ни объясняли ей знающие люди, что такого напитка в природе не существует, что шампанское вино делается только в провинции Шампань и исключительно класса брют, но закрепившиеся провинциальные привычки искоренить трудно – стейк она запивала не сухим вином, а портвейном, и очень это дело любила, а шампанское обожала полусладкое, да под какой-нибудь салатик с майонезной заправкой.

Салат Костромин не брался найти для нее в пять утра, а вот шампанское раздобыл, и даже вполне приличное. Большой букет ее любимых алых роз тоже сумел купить в круглосуточном цветочном магазине и вернулся обратно в квартиру.

Рита, насколько Костромин знал ее привычки, проспит часов до десяти утра.

Не удержавшись, он проверил еще раз свою реакцию на нее – постоял возле кровати, посмотрел на Ритулю – отвращение и однозначное отторжение не проходило, напоминая о себе легким тошнотворным волнением в желудке.

Хорошо! Порадовался Костромин. Хорошо!

Ну что ж, пара последних штрихов – и можно смело считать себя полностью свободным от этой женщины и этой связи. Он включил ее ноутбук и напечатал на нем коротенькое послание:

«Рита, я ухожу и думаю, что больше мы никогда не увидимся. Благодарю тебя за все, что между нами было, каким бы оно ни являлось, это «все», и прости, если обидел чем. Надеюсь, ты не станешь держать на меня долгую обиду и копить зло. А если все же станешь, то прими небольшой дружеский совет на прощание – не стоит вынашивать планы и обдумывать какие бы то ни было возможности отомстить или как-то навредить мне или моим близким, и уж тем более пытаться воплотить эти планы в жизнь, вспомни о незавидной судьбе своего товарища, майора ГИБДД, который теперь находится под следствием.