Мрига вздохнула. До того, как стать богиней, она была безумной, но ее безумие не включало в себя раздвоение личности, поэтому она оказалась в затруднении, обнаружив, что едина с Сивени Серые Глаза. Сивени была дочерью Ильса, одновременно богиней войны, наук и искусств, девой, являвшей собой обоюдоострое разящее лезвие илсигских богов: она и царица холодной мудрости, и разящая дочь бога, против которой бессилен любой бог илсигского пантеона, кроме ее собственного отца. Сивени была не в восторге оттого, что потеряла часть себя в то время, когда в Санктуарии ранканский пантеон брал верх, и еще раз, когда в жалкой уличной стычке не сумела выйти победительницей. Однако это случилось, и первое досаждало ей больше, хотя ныне эта часть уже находилась в мире, где нет времени, подвергаясь его благому воздействию. Когда бога попадают в ловушку времени, как случалось со многими богами Санктуария, их атрибуты просачиваются через барьер для того, чтобы воплотиться в личность, которая в наибольшей степени им соответствует. В случае Сивени таковой оказалась Мрига. Даже будучи вечно голодной дурочкой-нищенкой, она обожала клинки из отличной стали. После того как Харран нашел ее на базаре, занятой тем, что она бессмысленно терла обломок металла о камень, он частенько поручал ей заточку мечей и пик. Видимо, это был знак судьбы, то что ее, слабоумную и косолапую, нашел один из последних жрецов Сивени в Санктуарии и, как всегда поступали с убогими, привел в храм богини. И вот, когда однажды ночью Харран отправился совершать магический обряд, который должен был освободить Сивени от законов времени и вернуть ее обратно в мир на погибель ранканским богам, Мрига потянулась за ним, как железо за магнитом.

Ритуал, который он совершал, наверняка должен был возвратить утраченное. Так и произошло: не только Сивени вернулась в свой храм, но и Харран обрел божественность, а Мрига — разум, которого не было. Харран, слепо обожавший свою богиню в ее полной и гармоничной ипостаси, был глубоко потрясен, обнаружив, что имеет дело не с благосклонной девой — покровительницей искусств и мира, а с холодной жестокой силой, которую утрата важнейших атрибутов превратила в существо иррациональное и раздражительное. Сивени была готова стереть Санктуарии с лица земли, если боги ранкан немедленно не встретятся с нею на поле брани. Харран попытался ее остановить, ибо хоть Санктуарии и был вонючей выгребной ямой, тем не менее он оставался его домом. В отместку Сивени едва не убила его.

Ее остановила Мрига. Ее сознательная божественность, которую каждый смертный временно утрачивает в момент рождения, возродилась, и она полностью овладела мудрым состраданием и холодной рассудительностью — атрибутами, утерянными когда-то Сивени. Между ней и другим ее «я» произошло столкновение, в котором победительницей вышла Мрига, и обе быстро поняли, что они суть одно, хотя и разделенное и неполноценное. Им необходимо было единение в мире, где нет времени. В мире смертных оно было невозможно. Осознав это, они, как одна, обратились к Харрану и покинули его, залечив руку, которую забрала Сивени, и удалились в те веси, куда смертным дороги нет. Разумеется, они собирались вернуться к нему — или за ним — после того, как их силы воссоединятся.

Однако оказалось, что и в мире, где нет времени, быстро обрести единение им не удастся. Вновь обретшая мудрость Сивени держала себя надменно, злилась, что ей случилось ее утратить, и была полна горечи, что ее атрибуты воплотились в таком ничтожестве, как невежественная и грязная шлюшка. Мриге же досаждал снобизм Сивени, ее бесконечные рассказы о своих божественных предках, причем каждый из них повторялся множество раз, но больше всего ей надоели их стычки. К сожалению, сама она тоже была частью Сивени и, когда ей бросали вызов, обязана была сражаться. А, будучи некогда смертной и безумной, она умела кое-что, что было недоступно Сивени, а именно: драться без всяких правил. А потому всегда выходила победительницей, что еще больше ухудшало положение.

— Если ты только посмеешь…

— Ох, перестань, — махнула рукой Мрига и уселась на появившуюся за ее спиной грубую скамью. Перед ней возник неотесанный стол, на котором были хлеб, мясо и разбавленное водой вино, подобное тому, которое Харран таскал из погребов пасынков. Теперь, будучи богиней и существом совершенно разумным, Мрига могла бы угощаться и чем-нибудь повкуснее, но старые привычки брали свое — кислое вино напоминало ей о доме. — Хочешь?

— Богини не едят пищу смертных, — сказала Сивени подозрительно поглядев на стол. — Они едят только…

— …только пишу богов и пьют только пенящийся нектар. Да, я слышала об этом. Однако вот я сижу и ем говядину, запивая ее вином, хотя здесь могут находиться одни лишь боги. Попробуй вот этот вкусный филей.

Совершив возлияние за Отца Ильса, Мрига приступила к ребрам.

— Мир смертных, — вскоре произнесла она, вытирая со щеки жир, — это отражение нашего мира, разве ты не заметила? Или, возможно, наш мир — отражение их мира. В любом случае обрати внимание, что и тот и другой мир не вылезает из драк. Бейса, Кама, Ишад, Роксана. Возможно, если вражда прекратится у них, то прекратится и у нас. Или же если прекратим мы…

— Как будто то, что делают смертные, имеет какое-то отношение к нам, богам, — раздраженно возразила Сивени. Она ударила своим копьем о землю, и появилась изящная мраморная скамья. Сивени села; через мгновение перед ней материализовался алтарь, на котором Е жаровне, заманчиво поблескивая блестками жира, лежали политые вином бедренные кости молодого бычка. Она вдыхала аромат, всем своим видом показывая, что к мясу прикоснуться и не подумает.

— И такая прелесть пропадает зря… — вздохнула Мрига. — Впрочем, Харран об этом говорил. Боги поверили, что их могут изгнать другие боги, — именно это и случилось. Если бы только мы могли убедить людей, что различные боги могут жить друг с другом в мире и люди должны перестать убивать из-за них друг друга, тогда, возможно, прекратились бы все конфликты…

Всеведение, еще один атрибут, который Сивени утеряла в пользу Мриги, позволило Мрите услышать ее мысли: оказывается, идиотизм такое качество, что от него не избавляет даже бессмертие. Мрига приуныла. Да, единение идет даже хуже, чем можно было предположить. Сивени на самом деле не хочет делить с кем-то свои атрибуты, и она, Мрига, не желает с ними расставаться. Безнадежно… Она поймала себя на мысли, что смотрит на ребрышко в своей руке и из-за этого каким-то образом ощущает некую пустоту, образовавшуюся во вселенной.

— Я скучаю по своей собаке, — сказала Мрига.

Сивени равнодушно пожала плечами. Ее любимицами и союзниками были пернатые — хищные птицы и вороны-оракулы. Обе помолчали, но, когда Сивени посмотрела на Мригу, лицо ее слегка смягчилось.

— Богиня!

Мрига удивленно взглянула на Сивени. Прозвучавший голос вонзился в сердца обеих словно крючок. Обе ошеломленно посмотрели «округ, но никого не увидели; они выглянули из мира вне времени во временной мир… и увидели, как Харран падает под копыта лошадей пасынков со снесенной наполовину головой.

— Мой хозяин, — горестно воскликнула Мрига, — мой жрец, любовь моя!