Голландец упорно молчал.

Второй тур.

Поворот – подъем – спуск.

Качнуться.

Шагнуть и улететь, под ласковым и мощным усилием мужской руки, в новый поворот, в котором будут поддерживать все те же надежные, ласковые руки…

Музыка закончилась, и без перерыва полилась следующая, такая же светлая, увлекающая, не дающая ни опомниться, ни остановиться. Лишь продолжать кружевное течение.

Круг за кругом пара двигалась по периметру танцевальной площадки плавными спиральными пируэтами, точно следуя рисунку очередной мелодии.

Но говорила лишь мелодия.

А губы молчали.

Специалист по тюльпанам никак не решался осчастливить специалистку по розам.

Пируэт, подъем – и замирание.

Опять правый поворот на углу, и шассе, и качнуться…

Анфан Террибль лишь по движениям партнера угадывала, где и что происходит. С самого начала она танцевала с закрытыми глазами, боясь взглянуть на партнера, боясь спугнуть долгожданный момент.

Медленный спуск на землю, и новый поворот, и снова подняться и застыть на доли ритма, предписываемые музыкой и чувствами.

Откинутые руки плотно сжаты в нерасторжимом союзе.

Свободная рука Глории нежно и легко лежит на мягком велюровом плече партнера.

А его рука так же нежно и легко, но прочно обнимает ее, притягивая к себе все сильнее и сильнее…

Такой прекрасный танец должен завершиться только таким же грандиозным финалом.

Партнер вел свою партию изумительно и вдохновенно.

Но только по-прежнему молчал.

И при очередном музыкальном вступлении Анфан Террибль не оставалось ничего другого, как примириться со своей участью и отдаться стихии вальса.

Кружение, замирания, остановки, и быстрые внезапные переходы – рисунок танца был неуловим, как колыхание лепестков розы под южным ветром, как покачивание бутонов тюльпана под северным шквалом.

Судьбоносный вальс длился и длился, без пауз и без слов…

Минула ночь.

На рассвете усилилось перешептывание роз.

Звезд убавилось.

Минул час.

И еще час.

И еще.

Но ни русский пациент, ни американская сиделка не желали уходить в особняк.

Розы устали ждать, когда же эти двое все-таки объяснятся.

Грациозный месяц утомила нерешительность влюбленных – им пора, давно пора заговорить о самом трогательном, волнительном и желанном.

Последние звезды и в небе, и в бассейне сияли восхитительно и страстно.

И наконец раненый пациент осмелился на прелестную дерзость:

– Можно, я тебя поцелую?

Глория Дюбуа ответила мгновенно:

– Хорошо. Но только один раз.

Георгий Орлов, осторожно, чтобы не причинить боль себе и не спугнуть девушку, приложился к подрагивающим губам затаившей дыхание Глории Дюбуа.

Нарождающийся месяц стыдливо бледнел.

– А я ведь знаю, как назвать твою розу…

– Ну, если мне понравится твое предложение, то поцелуешь меня еще разочек.

– А нельзя авансом?

– Ну ты хитрюга…

– Назови ее просто…

Не договорив, Георгий Орлов обнял здоровой рукой Глорию Дюбуа и, не дожидаясь согласия, решился на дерзкий поцелуй.

Аспирантка, за время генетических экспериментов привыкшая ко всякого рода неожиданностям, не стала перечить настойчивому пациенту.

На этот раз поцелуй выдался долгим и упоительным.

Розы перешептывались о важности момента.

Звезды и в небе, и в бассейне, превозмогая тусклость, вспыхнули торжественно и парадно.

Нарождающийся месяц стыдливо бледнел.

Прохладный ветерок резвился у бассейна, помогая обнажать суженую.

Не хватало лишь кудрявых эротов и пухленьких купидонов.

Античные божества убедились бы, что их меткие стрелы потрачены не зря…

Глория прижалась щекой к левой половине груди мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа, и узнала, как бьется сердце того, кого любишь.

Глория осторожно отклонилась, почувствовав, что причинила боль.

– Скажи… а почему ты так долго не пытался меня даже поцеловать?

– О Королева…

– Только не приплетай сюда американскую фемиду.

– Хочешь услышать правду?

– Еще бы.

– Учти, ты сама напросилась.

Русский пациент на мгновение задумался.

– Ну, в библиотеке, когда я закрыл тебя, у меня из-за потери сознания просто не было такой возможности.

– Вполне уважительная причина.

– Когда ты появилась в больнице с букетом, то твое душевное состояние вызвало во мне очень большие опасения.

– Хочешь сказать, что в тот момент я была готова совершить самый опрометчивый поступок?

– Не годится спасать девушку, чтобы потом воспользоваться ее временной расслабленностью и потерей бдительности.

– Логично.

– Ну, а здесь, в этом прекрасном особняке, в котором жили благородные и высокоморальные люди, я просто не хотел пользоваться своей привилегией.

– Хочешь сказать, что ты думал, будто я готова на все, лишь бы отблагодарить тебя за свое спасение?

– Где-то близко к истине. Вернее, я хотел, чтобы между нами возникло настоящее чувство. Поэтому и медлил.

– Что же, сэр, ваше поведение заслуживает похвалы.

– И поцелуя.

Аспирантка не заставила себя упрашивать.

Розы, взволнованно трепеща листьями, поощряли продолжение обоюдных ласк.

Месяц не возражал против легкой эротики.

Звезды – тоже, особенно Млечный Путь, расположившийся на полнеба.

Минуло не меньше часа, который вместил в себя в эмоциональном измерении если не месяц, то неделю.

Раненый, преодолевая боль в еще не зажившем плече, благодарил терпеливую, нежную и девственную сиделку за все.

Выбрав короткую паузу между страстными поцелуями, Глория все-таки успела задать актуальный вопрос:

– Ты хотел сказать, как мне назвать розу…

Возбужденный мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа, перетерпев боль, причиненную неосторожным резким движением, произнес – четко и уверенно:

– Конечно же «Невеста».