Бетховена, Моцарта, Глюка и т. д. Гораздо менее таких произведений, в которых это делалось бы в стихотворной форме, и при этом форме, хранящей своеобразные отзвуки самих ритмов, самих мелодий, которые звучали в музыкальном произведении. Между тем подобный прием казался бы очень естественным.

В последние годы мне несколько раз приходилось слушать очаровательные квартеты Дебюсси. С каждым этим слушанием передо мной возникала целая, весьма роскошная серия образов. Я чувствовал непреодолимую потребность рассказать то, что я переживаю в образах при слушании этой музыки. Но когда я взялся за это и затеял, посильно подражая Гейне и Гофману, рассказать это в виде четырех художественно-прозаических, внутренне связанных между собою отрывков, я сразу убедился, что остаюсь совершенно неудовлетворенным именно потому, что, как ни старался я передать возникающие у меня образы, я не нашел для них атмосферы соответственного звучания, и они от этого блекли, переставая быть хотя бы сколько-нибудь похожими на то, что я действительно видел внутренним оком, слушая музыку. Тогда я захотел сделать другую попытку. Я захотел передавать эти мои переживания ритмически, в стихотворной форме, уловив соответственный ритм Дебюсси. Однако эти ритмы оказались настолько капризными и настолько изменчивыми, что мне либо приходилось их чрезмерно огрубить, либо они ускользали из – под моего пера. Этим не сказано ни то, что вообще такой квартет Дебюсси не может быть переработан талантливым человеком соответственной поэтической парафразой, ни то, что мне самому когда-нибудь это не удастся. Я привожу этот пример только для пояснения моей мысли.

Значительно раньше, еще в 1915 году, я сильно полюбил две пьесы, которые часто слышал в моей повседневной обстановке. Это «Impromptu»[12] Шуберта и знаменитая фантазия «La minor» Баха. Здесь дело давалось мне гораздо легче. Само собой разумеется, я оговорюсь, что моя парафраза, с точки зрения тональности, не является сколком с ритмического и мелодического содержания соответственных музыкальных произведений. Она является только их эхом. Однако я убедился на простом приеме, что эхо это достаточно громко. А именно – я прочел эти русские стихотворения музыканту – французу, который ни слова по-русски не понимал, и спросил его, какие музыкальные произведения приходят ему на память при этом чтении. Ответ последовал совершенно точный. Музыкант назвал произведения Шуберта и Баха и даже удивился, что я мог подумать, будто бы их нельзя узнать. Такого рода реминисценция, выражаясь языком Листа, известного музыкального произведения необходима, чтобы создать вокруг образов, передающих переживания поэта при слушании данной музыки, ту же музыкальную атмосферу. Далее идет другая задача – субъективная интерпретация произведений искусства. Конечно, выдавать такую интерпретацию за настоящую разгадку было бы просто глупо. Мало того, если бы даже сами Шуберт или Бах заявили, что они имели при сочинении данных произведений какие-то образы или идеи в виду, то и тогда всякий слушатель может сказать, что он желает понимать эти произведения по-иному. Такая разнозначительность музыки есть ее огромный плюс.

Однако, с другой стороны, если субъективная интерпретация не находит отклика ни в чьем другом сознании, то есть каждый другой человек скажет: «Что это за чудак! Разве есть что-нибудь похожее на эти образы в данном музыкальном произведении», – то это значило бы, что поэт лишен социального языка. Чисто индивидуальная поэзия, не находящая отголоска в других людях, вообще не поэзия. Конечно, такое произведение могло бы быть вообще поэтическим, но претензии его при этих условиях быть интерпретацией определенного музыкального произведения оказались бы покушением с негодными средствами.

Все эти работы по тональной поэзии я проводил исключительно для самого себя. Это, так сказать, моя скрипка Энгра, как говорят французы. Если в данном случае я печатаю эти две мои работы[13], так же точно как если бы я опубликовал их в иной форме, путем личного наговора их на граммофонную пластинку, то сделал я это исключительно в виде некоторого опыта, отнюдь не выдавая его за что-либо совершенное или приближающееся к совершенству.

Знаменитая сказительница*

I. В Малый Совнарком

От старого крестьянского искусства остались в настоящее время лишь немногие драгоценные обломки. Таким является знаменитая сказительница бабушка Кривополенова в Архангельской губ., беднейшая крестьянка, возбудившая восторг в Москве и Петрограде во время своего посещения их под руководством профессора Озаровской.

В настоящий момент я узнал, что бабушка, достигшая уже очень преклонных лет, еще жива.

При сем прилагаю мою телеграмму с запросом Пинежскому отделу нар. образован, и ответ на эту телеграмму, из какого видно, что Пинежский отдел немедленно распорядился дать бабушке пособие в размере 3 360 р., снабдить ее обувью, одеждой и бельем, сделать особое определение о снабжении ее продовольствием.

Сама по себе эта мера очень хороша, и я рад, что моя телеграмма вызвала таким обр. улучшение положения бабушки…

Я думаю, однако, что Государству следовало бы более серьезно позаботиться о последних днях бабушки. Быть может, самым лучшим было бы вызвать ее в Москву, где она могла бы быть ценнейшим предметом научного исследования и очень интересным живым примером при преподавании детям былинной старины.

Осуществить такой переезд ее в Москву было бы возможно, если бы Совнарком согласился на назначение ей особо высокого вознаграждения (тыс. 30 р. в месяц) и академического пайка.

О таком распоряжении Совнаркома я и ходатайствую.

Нарком по просвещению А. Луначарский.

29 декабря 1920 г.

II. Две телеграммы

АРХАНГЕЛЬСК ПИНЕГА ИСПОЛКОМ НЕМЕДЛЕННО ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ЖИВА ЛИ БАБУШКА КРИВОПОЛЕНОВА ДЕРЕВНЯ ВЕНЕГОРЫ ПИНЕЖСКОГО УЕЗДА ПРИМИТЕ МЕРЫ ПОДДЕРЖАТЬ ЕЕ ЕСЛИ ЖИВА ЦЕНТР ПРИМЕТ ОСОБЫЕ МЕРЫ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА – НАРКОМПРОС А ЛУНАЧАРСКИЙ

16. XII. 1920.

МОСКВА ПИНЕГИ НАРКОМПРОС ЛУНАЧАРСКОМУ ВАШУ ТЕЛЕГРАММУ ОТ 16 ДЕКАБРЯ СООБЩАЕТСЯ ЧТО БАБУШКА КРИВОПОЛЕНОВА ЖИВА НУЖДАЕТСЯ ОБУВЬЮ ОДЕЖДЕ БЕЛЬЕ ТОЧКА ОТНАРКОМПРОСОМ ПРИНЯТЫ СЛЕДУЮЩИЕ МЕРЫ НАЗНАЧЕНО ЕЖЕМЕСЯЧНОЕ ПОСОБИЕ РАЗМЕРЕ 3360 РУБЛЕЙ ПРЕДЛОЖЕНО СНАБДИТЬ ОБУВЬЮ ОДЕЖДОЙ БЕЛЬЕМ И СДЕЛАТЬ ОСОБОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ СНАБЖЕНИИ ПРОДОВОЛЬСТВИЕМ ТОЧКА ЖДЕМ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА – ПРЕПИНУИСПОЛКОМА ШИРЯЕВ

24 декабря 1920 г.

В 1915–1916 гг. М. Д. Кривополенова в сопровождении московской артистки О. Э. Озаровской совершала большую поездку по стране, исполняя свои скоморошины, сказки, старинные былины, песни. По ходатайству Луначарского в 1921 г. ей, как выдающемуся деятелю русской культуры, была назначена персональная пенсия. По вызову Луначарского весной 1921 года она приехала в Москву, начав выступления перед новой аудиторией. Концерт в Малом зале Консерватории прошел с огромным успехом.

Сохранились воспоминания о ее встречах с Луначарским:

«…С нетерпением ожидала Кривополенова встречи с Луначарским. Но он не сразу смог к ней приехать. И бабушка на него дулась. А когда он все же приехал к