– Так она тебе и скажет.

– Но если у нее будет виноватый вид, я сразу все пойму.

– Тогда это война.

Зазвонил телефон. Джинни сняла трубку и жестом показала Теду, что он может разливать кофе.

– Алло?

– Это Найоми Фрилэндер.

– Не уверена, что мне следует говорить с вами.

– А я уверена, что вы уже прекратили использовать медицинские базы данных в своих исследованиях.

– Нет.

– Что это значит – «нет»?

– Это значит, что я ничего не прекращала. Ваши звонки вызвали споры и обсуждения, но никакого решения пока еще не принято.

– Я получила факс из канцелярии президента университета. И там сказано, что руководство приносит свои извинения тем людям, в чью частную жизнь вы вторглись, и обещает, что программа будет свернута.

Пальцы Джинни так и впились в трубку.

– Так они распространили этот пресс-релиз?

– А вы разве не знали?

– Я видела лишь набросок. И выразила несогласие по многим пунктам.

– Стало быть, они свернули вашу программу, не удосужившись уведомить вас?

– Они просто не могли так поступить.

– С чего это вы взяли?

– Я подписала с университетом контракт. И они не имеют права нарушать условия договора.

– Так вы что же, хотите сказать, что будете продолжать исследования вопреки решению университетских властей?

– У них нет права командовать мной. – Джинни покосилась на Теда. Тот поднял руку и делал ей предупреждающие знаки. Он прав, подумала Джинни, с прессой так говорить не стоит. И она изменила тактику. – Послушайте, – сказала она уже более спокойным тоном, – вы же сами говорили, что опасность вторжения в частную жизнь носит в данном случае потенциальный характер.

– Да.

– И вам не удалось найти ни одного человека, который бы имел по этому поводу претензии ко мне и к моей программе. А потому у вас нет никаких оснований утверждать, что программа будет закрыта.

– Знаете, я не судья. Я журналист.

– А вы вообще имеете представление, что это за исследования? Я пытаюсь выяснить, отчего люди становятся преступниками. Я первый человек, который нашел весьма перспективную методику изучения этой проблемы. И если все получится, я узнаю, как сделать Америку более безопасным местом для ваших же детей и внуков.

– У меня нет внуков.

– Ну, знаете, это еще не оправдание…

– Я не ищу оправданий.

– Может, и нет. Но почему бы в таком случае вам не найти хотя бы один случай вторжения в частную жизнь? Разве не выиграет от этого материал, над которым вы работаете?

– Ну, знаете, это мне судить.

Джинни вздохнула. Она сделала все, что могла. И изо всех сил постаралась закончить этот разговор на мирной ноте:

– Что ж, мне остается только пожелать вам удачи.

– Спасибо, доктор Феррами.

– До свидания! – Джинни повесила трубку и пробормотала: – Вот сука!

Тед протянул ей кружку кофе.

– Как я понимаю, они объявили, что твоя программа закрыта.

– Нет, это выше моего понимания! Ведь Беррингтон сам сказал, что мы должны обсудить, что делать дальше.

Тед понизил голос:

– Ты еще не знаешь Берри. А я его знаю. Он настоящая змея, ты уж поверь. На твоем месте я бы ему не доверял.

– Может, это просто ошибка? – спросила Джинни, готовая ухватиться за соломинку. – Может, секретарша доктора Оубелла что-то перепутала и послала этот пресс-релиз по ошибке?

– Возможно, – ответил Тед. – Но я бы советовал прислушаться к моей змеиной теории.

– Как думаешь, может, мне позвонить в «Нью-Йорк таймс» и сказать, что моим телефоном воспользовалась самозванка?

Он рассмеялся.

– Думаю, тебе надо немедленно бежать к Берри и спросить его, кто распорядился насчет пресс-релиза еще до твоих переговоров с ним.

– Ты прав. – Она отпила глоток кофе и поднялась. Тед направился к двери.

– Желаю удачи! И помни, я на твоей стороне!

– Спасибо. – Она подумала, стоит ли чмокнуть его в щеку, но тут же отказалась от этой мысли.

Джинни прошла по коридору, потом поднялась по лестнице. Дверь в кабинет Беррингтона оказалась заперта. Тогда она направилась в кабинет секретарши, работавшей с профессорским составом.

– Привет, Джули! А где Берри?

– Уже уехал, и его не будет весь день. Но он просил меня договориться с тобой о встрече на завтра.

Черт! Этот мерзавец явно ее избегает. Что подтверждает правоту теории Теда.

– А когда завтра?

– В девять тридцать утра.

– Передай, что я буду.

Она спустилась к себе на этаж и зашла в лабораторию. Лиза стояла у стола, проверяя концентрацию ДНК в пробах крови Стивена и Денниса. Она уже добавила к двум миллилитрам каждой пробы по два миллилитра флюоресцентного красителя. Краситель начинает светиться от соприкосновения с ДНК, и степень свечения можно измерить с помощью специального ДНК-флюорометра с датчиком, показывающим концентрацию ДНК в нанограммах на один миллилитр пробы.

– Ну как ты? – спросила Джинни.

– Замечательно, спасибо.

Джинни внимательно взглянула на Лизу. Выражение лица сосредоточенное, как у человека, поглощенного своей работой, но стресс по-прежнему ощущается.

– С мамой еще не говорила? – спросила Джинни. Родители Лизы жили в Питсбурге.

– Не хочу волновать ее понапрасну.

– Мамы для этого и существуют. Позвони ей.

– Ладно. Может, сегодня вечером.

Лиза продолжала работать, а Джинни пересказывала ей историю с «Нью-Йорк таймс». Теперь Лиза смешивала образцы ДНК с ферментом под названием «ограничительная эндонуклеаза». Эти ферменты разрушали чужеродные ДНК, которые могли проникнуть в тело. Разрушение происходило путем рассечения длинных молекул ДНК на тысячи более коротких фрагментов. Особое значение для генной инженерии имел тот факт, что эндонуклеаза всегда рассекала молекулу ДНК в одной определенной точке. Только так можно было сравнить затем фрагменты из двух проб крови. Если они совпадали, значит, кровь взята у одного человека или у идентичных близнецов. Если не совпадали, это означало, что кровь принадлежит двум совершенно разным индивидуумам.

Это все равно, что изъять дюйм пленки из кассеты с записью оперы. Вырезать, скажем, по два пятиминутных фрагмента из начала двух разных пленок, и если в обоих зазвучит дуэт «Se a caso madama», это будет означать, что оба они взяты из «Женитьбы Фигаро». Но чтобы результаты исследования были более надежными, следует сравнивать несколько фрагментов, а не один.