Она все время глядела вперед, что-то высматривая, но немогла разглядеть и обернулась к мужу; в его глазах она увидела отражение того,что впереди, а он к этому отражению добавил что-то от самого себя, свою твердуюрешимость, и напряжение спало с ее лица, она снова повернулась вперед, теперьуже спокойно, зная, чего ей искать.

Тимоти тоже смотрел. Но он видел лишь прямую чертуфиолетового канала посреди широкой ровной долины, обрамленной низкими размытымихолмами. Черта уходила за край неба, и канал тянулся все дальше, дальше, сквозьгорода, которые — встряхни их — загремели бы, словно жуки в высохшем черепе.Сто, двести городов, видящих летние сны — жаркие днем и прохладные ночью…

Они пролетели миллионы миль ради этого пикника, радирыбалки. А в ракете было оружие. Называется, поехали на каникулы! А для чеговсе эти продукты — хватит с лихвой не на один год, — которые они спряталипо соседству с ракетой? Каникулы! Но за этими каникулами скрывалась нерадостная улыбка, а что-то жестокое, твердое, даже страшное. Тимоти никак немог раскусить этот орешек, а братьям не до того, — что может заниматьмальчишек в десять и восемь лет?

— Ну, где же марсиане? Дураки какие-то! — Робертположил клинышек подбородка на ладони и уставился в канал.

У папы на запястье было атомное радио, сделанное по старинке:прижми его к голове, возле уха, и радио начнет вибрировать, напевая или говорячто-нибудь. Как раз сейчас папа слушал, и лицо его было похоже на один из этихпогибших марсианских городов — угрюмое, изможденное, безжизненное.

Потом он дал послушать маме. Ее губы раскрылись.

— Что… — начал Тимоти свой вопрос, но недоговорил.

Потому что в этот миг их встряхнули и ошеломили двагромоздящихся друг на друга исполинских взрыва, за которыми последовалонесколько толчков послабее.

Отец вскинул голову и тотчас прибавил ходу. Лодка рвануласьи понеслась, прыгая и громко шлепая по воде. Роберт мигом оправился от страха,а Майкл испуганно и восторженно взвизгнул и прижался к маминым ногам, глядя,как мимо самого его носа летят быстрые струи.

Сбавив скорость, отец круто развернул лодку, и онискользнули в узкий отводной канал, к древнему полуразрушенному каменномупричалу, от которого пахло крабами. Лодка ткнулась носом в причал так сильно,что всех швырнуло вперед, но никто не ушибся, а отец уже смотрел, обернувшись,не осталось ли на воде борозды, которая может выдать, где они укрылись. Поглади канала разбегались длинные волны; облизав камень, они отступали,перехватывая набегающие сзади, все смешалось в игре солнечных бликов, потомрябь исчезла.

Папа прислушался. Они все прислушались.

Дыхание отца гулко отдавалось под навесом, будто ударыкулака о холодные, влажные камни причала. Мамины кошачьи глаза глядели вполутьме на папу, допытываясь, что теперь будет.

Отец глубоко, с облегчением, вздохнул и рассмеялся сам надсобой.

— Это же наша ракета! Что-то я становлюсь пугливым.Конечно, ракета.

— А что это было, пап, — спросил Майкл, — чтоэто было?

— Просто мы взорвали нашу ракету, вот и все. —Тимоти старался говорить буднично. — Что ли не слыхал, как ракетывзрывают? Вот и нашу тоже…

— А зачем мы нашу ракету взорвали? — не унималсяМайкл. — Зачем, пап?

— Так полагается по игре, дурачок! — ответилТимоти.

— По игре?! — Майкл и Роберт очень любили этослово.

— Папа сделал так, чтобы она взорвалась, и никто неузнал, где мы сели и куда подевались! Если кто захочет нас искать, понятно?

— Ух ты, тайна!

— Собственной ракеты испугался, — признался отецмаме. — Нервы! Смешно даже подумать, будто здесь могут появиться другиеракеты. Разве что еще одна прилетит: если Эдвардс с женой сумеют добраться.

Он снова поднес к уху маленький приемник. Через две минутырука его упала, словно тряпичная.

— Все, конец, — сказал он маме. — Только чтопрекратила работу станция на атомном луче. Другие станции Земли давно молчат. Впоследние годы их всего-то было две-три. Теперь в эфире мертвая тишина. Видно,надолго.

— На сколько? — спросил Роберт.

— Может быть… может быть, ваши правнуки снова услышатрадио, — ответил отец. Он сидел понурившись, и детям передалось то, что ончувствовал: смирение, отчаяние, покорность.

Потом он опять вывел лодку на главный канал, и онипродолжали путь.

Вечерело. Солнце уже склонилось к горизонту; впередипростирались чередой мертвые города.

Отец говорил с сыновьями ласковым, ровным голосом. Прежде ончасто бывал сух, замкнут, неприступен, теперь же — они это чувствовали — папабудто гладил их по голове своими словами.

— Майкл, выбирай город.

— Что, папа?

— Выбирай город, сынок. Любой город, какой тут намподвернется.

— Ладно, — сказал Майкл. — А как выбирать?

— Какой тебе больше нравится. И ты, Роберт, и Тим тоже.Выбирайте себе город по вкусу.

— Я хочу такой город, чтобы в нем были марсиане, —сказал Майкл.

— Будут марсиане, — ответил отец. —Обещаю. — Его губы обращались к сыновьям, но глаза смотрели на маму.

За двадцать минут они миновали шесть городов. Отец больше непоминал про взрывы, теперь для него как будто важнее всего на свете быловеселить сыновей, чтобы им стало радостно.

Майклу понравился первый же город, но его отвергли, решив,что поспешные решения — не самые лучшие. Второй город никому не приглянулся.Его построили земляне, и деревянные стены домов уже превратились в труху.Третий город пришелся по душе Тимоти тем, что он был большой. Четвертый и пятыйвсем показались слишком маленькими, зато шестой у всех, даже у мамы, вызвалвосторженные крики. «Ух ты!», «Блеск!», «Вот это да!».

Тут сохранилось в целости около полусотни огромных зданий,улицы были хоть и пыльные, но мощеные. Два-три старинных центробежных фонтанаеще пульсировали влагой на площадях, и прерывистые струи, освещенные лучамизаходящего солнца, были единственным проявлением жизни во всем городе.

— Здесь, — дружно сказали все.

Отец подвел лодку к пристани и выскочил на берег.

— Что ж, приехали. Все это — наше. Теперь будем житьздесь!

— Будем жить? — Майкл опешил. Он поднялся на ноги,глядя на город, потом повернулся лицом в ту сторону, где они оставилиракету. — А как же ракета? Как Миннесота?