– Есть интернет, – предположила я.

– Пра-авда? – поразился он моей наивности.

– В любом случае, все зависит от моего согласия, папа. Прекрати нервничать. Я жизнь прожила в гарнизоне, где полно мужиков.

– Ты-ы просто не понимаешь, Зоя! Там ты всегда была под негласной защитой мужа. И не-е важно – был он рядом или нет. О-охотники есть везде, просто они не смели.

– Хорошо. Адреса нашего никто не знает.

– Я-а бы еще отключил твой телефон и убрал ге-еолокацию, – замялся папа.

Ну, блин...!

– На, пап, – протянула я ему аппарат, – я не умею убирать. На чужие номера просто не стану отвечать. А ты ищи мне работу.

– Да, Зоя, – выдохнул он с облегчением и заулыбался: – Ты-ы иди – спи, а я еще посижу тут…

Я понимала, что папа чудит, но лучше и правда – перестраховаться на всякий случай. Если уж просто наглость может впечатлить до такой степени... то мало ли – вдруг и правда кубинский мачо внезапно проникся чем-нибудь из моего скромного набора? Кто их вообще поймет?

А ночью я танцевала с Усольцевым…

Танцевала не кизомбу, а танго. Эти два танца чем-то похожи, только в танго больше экспрессии и он намного агрессивнее.

Виктор был в черной парадной форме, той самой – нового образца, где однобортный китель – такой, как носили офицеры Русского императорского флота. Воротник-стойка плотно охватывал шею, сверкая золотым шитьем. О стрелочки на брюках, казалось, можно порезаться – обычно моряки наводили их, натирая ткань с изнанки мылом и отпаривая потом через ветошь. Начищенные туфли сверкали, как и парадный пояс…

Мы танцевали…

Неизвестно где и в полном одиночестве, когда возможно почти все то, что вообще разрешено делать в танце. Это было нереальное ощущение – взаимодействие и понимание на тончайшем уровне, когда один только взгляд друг на друга означает больше, чем вся происходящая в этом мире суета… Это была даже не эмоциональная и духовная наполненность – это было проникновение души в душу...

Почему-то я танцевала в длинной юбке, но с голой грудью, и мои соски нечаянно и постоянно терлись о жесткую ткань офицерского кителя. Во сне, по ощущениям, это напомнило прикосновение не совсем гладко выбритой мужской щеки – Витиной щеки, других я не знала. Возбуждение туманило мозг и лихорадочно блуждало по телу. Теплыми волнами падало куда-то вниз и опять возвращалось, ударяя в голову, когда Усольцев вдруг резко опрокидывал меня, нависая и буквально пожирая страшным, голодным взглядом. Сейчас я просто обожала резкие движения в танце!

И мы с ним не останавливались, мы все так же двигались, слаженно исполняя танцевальные па, а мне становилось все жарче, душно… почти уже невыносимо. Захотелось скинуть эту юбку к чертям! Ощутить полную свободу! Я изогнулась, сбрасывая с себя невесомую ткань, а Усольцев воспользовался этим, сильно припав губами к открывшейся его взгляду беззащитной шее. И голос… хриплый, срывающийся в стон:

– Моя…

Я резко открыла глаза и потерянно уставилась в темноту, трудно дыша... сердце стучало где-то в горле. Опять! Снова! Твою ж мать… мать же твою, Усольцев! – отчаянно билось в голове, а в животе свободно гуляли, затухая, остаточные оргазменные спазмы. Я зажала ладонь между ногами и тихо, безнадежно заплакала…

Утром я встала пораньше и набрала себе горячую ванну с морской солью, переплевавшись из-за того, что не сообразила сделать это еще вчера. Пока расслаблялась, валяясь в ней, вспомнила маму – у нее такой возможности нет. Максимум – душ, если поставят насос, а вот понежиться в теплой ароматной водичке нельзя. Не ценим мы такие маленькие радости, пока они есть. Я вот сейчас сильно заценила.

Папа будто и не ложился спать. Ждал меня с завтраком – крохотными несладкими сырниками с подсоленной сметаной и хрустящими завитками жареного бекона. Потом мы с ним пили кофе с молоком.

– Ты уезжаешь сразу, сейчас? – спросил он.

– Наверное… успею хотя бы на послеобеденные процедуры, – кивнула я.

– Возьмешь тогда… я там кое-что приготовил – немножко, – насторожено взглянул он на меня.

– Ночью? Тебе нужно высыпаться, полноценный сон для гипертоников – лекарство! Ты что – готовил ночью? – поразилась я.

– А что я еще могу, Зоя…? – безнадежно вздохнул он.

И я не нашла что сказать. Мама не откажется, конечно, попробовать очередной шедевр, приготовленный для нее. Хотя бы, чтобы не расстраивать меня. А потом, наверное, опять пойдет обниматься с Тасей. Выбросить, что ли, по дороге? Так не решусь же, не смогу… готовил ночью. Как говорила мама – беда с вами?

Выручил телефонный звонок. Я достала телефон из сумки в прихожей, взглянула и пошла обратно. Показала папе – там высветился Агустин Ортис.

– Ну, ответь, – решился папа, – вроде нормальный мужик, предупредил…

– Так ты из-за этого запаниковал? – дошло до меня.

– Он лучше знает обстановку, – отрезал папа.

– Да, я вас слушаю, – покачала я головой, поражаясь папиной мнительности.

– Сеньора Усольцева, сейчас с вами будет говорить…

– … Савойский, – договорил за него совсем другой – спокойный и уверенный мужской голос, – Зоя Игоревна, вчера вы ушли по-английски. Причину я уже выяснил и хочу расставить точки. Разговор не телефонный…

– Мне нужно будет куда-то подъехать? – уточнила я, быстро соображая, как бы вежливее отказаться.

– Вы просто не успеете. Кажется, вы проживаете в районе Московского проспекта?

– Вам нужен мой адрес?

– Желательно. Мы с женой подъедем к вам по дороге в Пулково примерно… через час. Думаю, какое-то время для разговора у нас будет – я хочу озвучить вам свою задумку. Подниматься в квартиру некогда, поговорим у машины. Я перезвоню вам, когда будем подъезжать – выйдите, пожалуйста, к парадному. Кстати… господин Ортис ошибся относительно мотивов Альваро – он пригласил вас по нашей с женой просьбе. Так что вы скажете?

– Да, тогда записывайте… – продиктовала я адрес.

Папе предложила: – Давай не будем сейчас паниковать и гадать? Я просто их выслушаю.

– Конечно, Зоя, – нахмурился он.

Я больше не стала переубеждать его, но нервничала не меньше.

В машинах я не разбиралась и определить марку той, что подкатила к нашему подъезду, не смогла – это было что-то очень большое, черное и солидное. И еще две машины, похоже – с охраной. Потому что когда из главной вышли мужчина и женщина, их уже поджидали трое товарищей очень впечатляющей внешности, иначе не скажешь.

Савойский подал руку жене, помог ей выйти, оглянулся на меня, но так и остался стоять на месте. Пока шла к ним, рассмотрела обоих – ему было лет сорок пять-пятьдесят, а женщина, скорее всего – моего возраста. По одежде понятно было что, скорее всего, они собрались на горнолыжный курорт или другое место, но точно – в холодном климате, потому что их спортивная одежда была теплой. Мужчина был среднего роста, чуть полноватым, темноволосым и симпатичным. У его женщины тоже очень приятными были и улыбка и внешность, вот только рост маленький – чуть больше полутора метров – эльф, да и только.