Каковы, на ваш взгляд, были истинные причины путча?

Недовольство Гитлером, и его политической системой, и его руководством войной. Поскольку надежд на то, что Гитлер по собственному желанию откажется от власти, не было, заговорщики решили его устранить. Этим они одновременно надеялись избавить солдат и офицеров от данной Гитлеру клятвы верности. Какую политическую систему – если таковая имелась – они хотели установить, я не знаю. Я никогда не слышал ни о какой так называемой правительственной программе; что же в военном плане, я не верю, что они планировали завершить эту войну капитуляцией. Был приказ, подписанный Вицлебеном, как «Верховным главнокомандующим вооруженными силами», но он был отвергнут всеми его получателями. В конечном счете подобные приказы были изданы для военных округов, которые им также не подчинились.

Были ли какие-либо признаки или информация о том, что подобное революционное движение существует?

Ни ОКБ, ни я не знали об этом. Гитлер не получал никаких донесений или предупреждений, и он не обсуждал это со мной ни до покушения, ни после. При расследовании было установлено, что несколько офицеров в военном министерстве и в разведслужбах знали о запланированном покушении, но не сообщили об этом.

Я бы не хотел вдаваться в расспросы о подробностях этого путча, поскольку для вашей защиты они значения не имеют. Ответьте мне только на один вопрос: участвовали ли в этом путче какие-либо фронтовые командиры?

Нет. Кто из фронтовых командиров – если они вообще были – имел какую-либо информацию о запланированном путче – не установлено. Насколько я знаю, никто. Попытка генерала Бека установить контакт [с группой армий «Север»] не удалась и была отвергнута.

Какую роль в этом деле играли вы?

Я присутствовал при взрыве бомбы, и по приказу фюрера – который ни на один миг не потерял ни своей правительственной, ни исполнительной власти – я отдавал все необходимые инструкции всем боевым частям и командующим военными округами.

Я затеял этот разговор о заговоре 20 июля 1944 г. на этом допросе только потому, что на предварительных слушаниях некоторые обвиняли вас, что вы прямо или косвенно виновны в смерти фельдмаршала Роммеля.

Против Роммеля выдвигались весьма серьезные обвинения на основании показаний одного из главных заговорщиков, подполковника из штаба военного губернатора Франции, фон Штюльпнагеля. Фюрер показал мне протокол допроса и приказал начальнику управления кадров вызвать к себе Роммеля; Роммель отказался прийти, поскольку был слишком болен, чтобы ехать. В связи с этим фюрер приказал своему главному адъютанту и начальнику управления кадров, Бургдорфу, самим поехать к нему, взяв с собой этот изобличающий протокол и письмо, написанное мною под диктовку Гитлера. В этом письме Роммелю предлагалось прибыть к фюреру, если считает себя невиновным, и, если он не сделает этого, его арест будет неизбежен, и он будет вынужден отвечать за свои поступки перед судом. Он должен был обдумать, какие могут быть последствия этого; с другой стороны, у него был и другой выход из положения.

Внимательно прочитав протокол и письмо, Роммель спросил, знает ли фюрер о существовании этого протокола; а затем попросил у генерала Бургдорфа время подумать. У Бургдорфа был личный приказ Гитлера не позволить Роммелю застрелиться, ему пришлось предложить ему яд, чтобы такую смерть можно было списать на травму мозга, полученную им в автокатастрофе; что будет более благородной смертью и сохранит его общественную репутацию.

Когда они вместе поехали к доктору в Ульм, Роммель принял яд и скончался. Истинная причина его смерти была скрыта по особому пожеланию Гитлера, и Роммелю устроили государственные похороны со всеми воинскими почестями.

Интересно рассмотреть предварительный допрос фельдмаршала Кейтеля американским полковником Эйменом, опубликованный в «Nazi Conspiracy and Aggression, Supplement В», с. 1256. В этом крайне строгом допросе выявляется одна весьма простая вещь, которую американский офицер, очевидно, совершенно не понял, поскольку ему был совершенно незнаком прусский кодекс чести: поступки фельдмаршала были основаны исключительно на том, что любой немецкий офицер (и особенно высший) должен держать ответ после неудачи поступков, продиктованных – по мнению Кейтеля – бесчестными мотивами; и каждому немецкому офицеру должна быть предоставлена возможность самому решать, как ему выйти из создавшегося положения. В ходе допроса Кейтель выразил свое безграничное восхищение военными успехами и мужеством Роммеля, и, по всей видимости, в данной ситуации он считал яд лучшим способом самоубийства, чем традиционную пулю в голову, поскольку опасался большого скандала – не сколько за Третий рейх, сколько за самого Роммеля и офицерский корпус, – если самоубийство фельдмаршала Роммеля или вынесенный ему народным судом смертный приговор станут достоянием гласности. Отсюда и не понятая американцами позиция Кейтеля.

Будучи одним из тех, кто пережил события апреля 1945 г., за стенами и внутри рейхсканцелярии, я хочу рассказать некоторые из моих воспоминаний, связанных с этими событиями, начиная с 20 апреля, последнего дня рождения Гитлера.

Берлин и восточные окраины города уже находились под случайным орудийным огнем малокалиберной русской артиллерии с дальних дистанций; несколько вражеских бомбардировщиков и самолетов-разведчиков кружили над восточной частью города, особенно перед и сразу после наступления сумерек, но они держались на почтительном расстоянии от наших зенитных орудий на башнях ПВО, которые, помимо обеспечения противовоздушной обороны, точным залпом довольно часто заставляли замолкать русские дальнобойные орудия. Бои уже достигли самых дальних окраин Восточного Берлина, поскольку под Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином 9-я армия генерала Буссе была разгромлена, и наша оборона на Одере пала.

Начальник Верховного командования [т. е. сам Кейтель] и его начальник оперативного штаба [Йодль], а также их ближайшие помощники все еще продолжали работать на командном пункте, построенном еще в 1936 г. на улице Фюренвег в Далеме военным министром фон Бломбергом, в то время как оперативный штаб ОКБ бросил свои расположенные неподалеку квартиры в здании командования ВВС на Кронпринцаллее и перебрался [вместе с Генеральным штабом сухопутных войск] в бункер военного министерства в Вюнсдорфе (в Цоссене). У Йодля и меня были там к тому же и свои запасные квартиры, я сам разместился в доме № 16 по Фюренвег, в доме бывшего чемпиона по боксу Шмелинга.

Где-то около полудня 20 апреля британские и американские воздушные силы совершили свой последний массированный авианалет на центр Берлина, где находился правительственный квартал. Мы вместе с женой, гросс-адмиралом Дёницем и его женой, а также с нашими адъютантами наблюдали за этим неистовым и ужасающим спектаклем с маленького холма в саду служебной квартиры гросс-адмирала: он прошлой ночью вернулся в Берлин из «Коралла», своего оперативного штаба под Эберсвальде, поскольку там создалась угроза русского наступления.