Кто женился, кто развелся, кто умер, обанкротился. Неприятным известием стала прогрессирующая болезнь Анджелы Сильвер. Врачи давали ей все меньше шансов, просили меньше курить, но, даже почти не вставая нынче с постели, она продолжала дымить сигаретами и костерить на чем свет стоит, тех кто взорвал редакцию газеты.

– Так и не нашли кто? – скорее ради вида поинтересовалась я, ведь если бы ответ на этот вопрос был, я бы его знала.

– Увы, отец говорит, что старушка сидела на нескольких стульях. Неудивительно, что однажды они пошатнулись.

За три дня от Сильвии я узнала о ее семье и доме гораздо больше, чем за все время в Панеме, вплоть до того, где стоит самая дорогая ваза ее матери, и любимый цвет ее отца.

Особенно много комментариев досталось вечно брюзжащей тетке Доре, которая продолжала жить в их доме:

– Это невыносимая женщина. Мне кажется, она никуда не собирается съезжать, хотя изначально собиралась погостить всего месяц. Ходит, следит за всеми, словно надсмотрщица, ругает прислугу. Даже мать с ними не так строга…

С облегчением вздохнула я, только когда из больницы вернулась Катерина. Ее продержали там до тех пор, пока полностью не убедились, что никаких следов обморожения не осталось. А вот с переломом оказалось сложнее, залечить магией такую сложную травму оказалось слишком дорогим удовольствием, поэтому по дому Кати теперь передвигалась на костылях и свои обязанности экономки могла выполнять лишь частично. Но я и не требовала.

Наоборот, разрешила послабления и сказала больше отдыхать. А вечером, когда Сильвия ушла спать к себе в комнату, наконец выбралась к девушке, разузнать побольше о ее днях в больнице.

– Все замечательно, не переживайте, мисс Харрисон, – Кати выглядела немного уставшей, но все же улыбалась. – Я очень рада, что теперь дома. Не люблю больницы в любом их проявлении.

– Понимаю, – пробормотала я, в памяти еще был свеж ее рассказ о психиатрической лечебнице. – Но скоро перелом зарастет, и все будет как прежде. Не переживай.

– Я бы хотела поблагодарить мистера Сакса. Ведь если бы не он, – экономка запнулась, – мы бы замерзли насмерть, но он приехал и спас.

– Поверь, он уже выслушал благодарности от меня за нас обеих, – говорить старалась как можно суше и не выпускать наружу кипящих эмоций. – Так что, можешь не переживать по этому поводу.

– Да, конечно, я понимаю. Вряд ли лично господин канцлер стал бы принимать благодарность от какой-то служанки, – с сожалением произнесла Кати.

– Зря ты так. Если бы у него была возможность, он наверняка бы выслушал, – я поднялась с одинокого стула в комнате, на котором сидела и приготовилась выйти, но Кати окликнула:

– Мне кажется, он до сих пор к вам неравнодушен, несмотря на расторгнутую помолвку и все ваши разногласия. К тем, кто безразличен, не срываются на помощь среди ночи в мороз.

– В нашей с ним истории все очень сложно, Кати, – моя горечь все же прорвалась наружу. – Он глава государства. Слишком видная фигура, чтобы позволять себе любые отношения. Мы и так натворили с Деймоном слишком огромное количество ошибок, чтобы безрассудно закрыть на них глаза и продолжать ломать жизнь друг другу дальше.

– Почему именно ломать? – не поняла Кати.

– Потому что есть люди, которым лучше оставаться одним. Так безопаснее. Так правильно и лучше для всех.

– Это напоминает мне рассуждения моей матери, – голос Кати стал безэмоционально серым. – Мы ведь встречались с ней после первого раза в гостинице. И она рассказала мне одну важную вещь. Виктория ведь была суккубой. Иллюзорницей, которая не смогла встретить свою любовь и родить собственных детей, за ней долгое время гнались и травили из-за дара. Всю жизнь мать берегла эту магию, охраняла, как зеницу ока, считала, что ей лучше быть одной, чем с кем-то, но лишь бы сохранить талант. Но она поняла, что ошиблась.

– Как именно она это поняла? И что значит, была суккубой? – я вернулась на стул.

– Она добровольно отказалась от дара. Мама рассказала, что встретила в Арсамазе мужчину. Надежного, правильного, верного в конце концов, и пусть чувства между ними не вспыхнули, но она просто решила, что ей больше незачем держаться за ставший проклятием дар. Она сказала, что все о чем теперь жалеет, что не сделала этого раньше, потому что Огюст – невероятный мужчина, и возможно встреться они раньше…

– Кто? – я закашлялась, услышав имя.

– Огюст. Фамилию, увы, не помню, но он кто-то очень важный в Арсамазской империи. Он не хотел, чтобы мать отправлялась в Панем в составе делегации. Предсказывал, что ее могут арестовать, но моя мать всегда была очень упрямой.

Усилием я заставила свое лицо принять обычное выражение, потому что внутренне все еще переваривала информацию.

Вика и отец Артура. Интересно, а Франц-младший в курсе этой интрижки? Возможно, хотя только сейчас я поняла, что эти двое особо никогда и не скрывались.

Виктория и Огюст всегда занимались вместе планированием различных операций, всегда рядом, где одна, там и второй. Но любопытно было другое, когда меня готовили к поездке в Панем, именно Виктория направляла и тренировала меня в создании иллюзий. Все сугубо теоретически и на словах. Хотя, что ей стоило поцеловать какого-нибудь подопытного и просто показать со стороны, как это должно выглядеть.

Впрочем, именно отсутствие дара у Вики объясняло, почему Райт так безбоязненно приехала в Панем. Она ведь больше не иллюзорница.

– К чему ты мне все это рассказала? – наконец, спросила я.

– К тому, что иногда всем свойственно ошибаться, добровольно обрекая себя на одиночество. Возможно, моя мать поступила трусливо, отказавшись от дара, но она хотя бы дала себе шанс на счастье. Разрешила себе попробовать то, в чем всегда отказывала.

– Есть вещи, которые лучше не пробовать, – воспротивилась этой логике я.

– И потом жалеть всю жизнь, что не сделали этого, упустив шанс? – возразила девушка. – Я ведь вижу со стороны – вы думаете об этом мужчине. Все эти полгода, ваши мысли постоянно возвращаются к нему. Так зачем вы обрекаете себя на эти страдания, если можно хотя бы попробовать что-то изменить?

– Потому что я сдалась! – слова правды сами вырвались наружу. – Как и твоя мать, только она добровольно лишилась дара, а я испугалась и сбежала!

Да именно так, наверное, из меня нужно вытряхивать такие откровения, иначе я никогда не признаюсь в них даже самой себе. Потому что я именно сбежала: трусливо сделала ноги из старого домика и боялась даже оглянуться, лишь бы не встретиться взглядом с Деймоном.

А что бы я там увидела? Надежду на наше возможное будущее или разочарование моим побегом? Скорее всего, и то, и другое… и я отлично представляла, почему Дей не стал меня останавливать, театрально кричать вслед и настаивать. Вот именно за этим: чтобы не спугнуть ещё больше, но дать подумать обо всем позже.