Энджи честно выполняла условия их сделки. Она вела дом, платила по счетам, откладывала деньги и заботилась о его детях. А взамен не получала почти ничего.

Сделав шаг назад, Сэм опустил молоток и покосился на деревянные скобы, сооруженные им для того, чтобы порода не утекала из ямы. Этот поток породы был обескураживающе мелок, отходил всего только на десять футов от главной ямы. Работа шла медленно, когда ее вел всего один человек, орудующий киркой и лопатой. Потом еще приходилось вытаскивать из ямы пустую породу и грязь.

Но он знал, чувствовал, что его разработки богатые. Он был настолько же в этом уверен, как и в том, что небо синее, что на щеках Энджи появляются ямочки, когда она улыбается. Это было фактом.

На этот раз жила не истощится на расстоянии в несколько ярдов от главной ямы. Качество руды не будет хуже. Он знал, что этот прииск станет богатейшим на Голд-Хилле. На этот счет у него не было сомнений.

Но как долго ему придется вести раскопки, прежде чем он найдет полость, где смог бы снимать золото со стенок и потолка, как золотые яблоки с волшебного дерева? Если он найдет такую полость, то больше ему никогда не придется беспокоиться о деньгах. Он сможет оплатить операцию Дейзи, а Энджи получит свой развод.

Подумав с минуту, Сэм запер свой молоток в ящике с инструментами, вылез из ямы и направился в город.

– Мне это не нравится. Я ненавижу зеленый цвет, – сказала Люси, отталкивая раскроенное Энджи платье, тщательно вырезанное ею из собственной распоротой юбки. – Я не буду его носить.

Энджи положила ножницы на стол и выпрямилась. Спина ее побаливала, оттого что она слишком долго находилась в согнутом положении. Это утро было настолько жарким, что остатки льда в леднике растаяли, и на кухонном полу образовалась лужица воды, вытекшей из ящика. Она заметила дырку в своем любимом переднике. А отношение Люси к ней ухудшалось с каждым днем, как только начались летние каникулы и девочки перестали ходить в школу.

– Ты выбрала эту юбку. Ты сказала, что любишь темно-зеленый цвет.

Энджи глотнула чаю в надежде успокоить взбаламученные нервы. Где-то она читала, что горячее питье в жаркий день утоляет жажду и облегчает страдания от зноя. Но пока что эта теория не оправдывалась.

Дейзи кивнула, подняв голову от вышивки.

– Да, ты сказала, что тебе нравится зеленый цвет. Я слышала.

– Заткнись! Меня тошнит, оттого что ты всегда принимаешь ее сторону!

– Хватит, Люси. – Энджи отвела влажные волосы, липнувшие ко лбу. – В нашей семье не принято говорить друг другу «заткнись». Это неприлично.

Люси выставила вперед подбородок и выпятила нижнюю губу.

– Ты не член нашей семьи. Я хочу, чтобы ты убралась, откуда явилась!

Внезапно в ее серых глазах заблестели слезы.

– Никто не хочет, чтобы ты здесь оставалась!

Прежде чем платье Люси могло стать пригодным для носки, Энджи предстояло провести долгие часы за шитьем, сметывая, распарывая, сшивая заново и наконец отделывая его. А чего ради? Чтобы сшить платье, которое Люси не станет носить? Потому что Люси не любит ее и хочет, чтобы она уехала?

Может быть, причиной всему была жара, но она чувствовала себя растерянной и устала делать новые и новые попытки поладить с девочками. Что-то в ней щелкнуло, будто надорвалось.

– Я не позволю тебе разговаривать со мной в подобном тоне, – сказала она сердито. – Отправляйся в свою комнату и оставайся там до тех пор, пока не захочешь извиниться!

– Не захочу!

Это противостояние началось с первого же дня. Глупо было воображать, что с этим можно справиться. А сегодня она была не в состоянии увертываться, избегать, увещевать и прибегать кдругим способам поладить, которыми пользовалась прежде, для того чтобы трения между ней и Люси не вылились в скандал. Она была разгневана, и терпение ее истощилось.

Уперев кулаки в бедра, она выпрямилась и стояла так, не пытаясь скрыть свой гнев.

– Ты пойдешь в свою комнату, даже если мне придется тащить тебя туда насильно. Обещаю тебе, что я это сделаю!

Ни одна издевочек еще не видела ее по-настоящему рассерженной, когда итальянская сторона ее натуры брала верх над англосаксонской. Тем более что инцидент, вызвавший такую вспышку, был ничтожным, но зато стал последней каплей; переполнившей чашу ее терпения, как это часто случается.

Девочки уставились на ее раскрасневшееся лицо и сердитые глаза, и Энджи тотчас же поняла, что Люси поверила, что она выполнит свою угрозу. Так или иначе, но Люси придется отправиться в свою комнату. Она должна уйти сама, а иначе Энджи потащит ее туда силой.

Слезы ярости покатились по щекам Люси. Она топнула ногой, и тут ее взгляд упал на стол. Она схватила чашку с блюдцем и швырнула их на пол.

– Я тебя ненавижу!

Рыдая, девочка побежала в спальню и хлопнула дверью.

Потрясенная, Энджи недоуменно смотрела на осколки материнских чашки и блюдца, а потом, чувствуя, что горло ее сжимает спазм, упала на стул и закрыла глаза.

Спасения не было. Она не могла бежать. Хоть и сознавала, что должна это сделать, но она ведь ответила отказом на предложение Питера решительно и в достаточно ясной форме, и Питер, как она догадывалась, не станет предлагать вновь финансовую помощь.

– Мы с папой хотим, чтобы ты осталась здесь. – Дейзи опустилась на пол на колени и принялась собирать осколки разбитого фарфора в передник. – Это ведь была чашка твоей мамы?

Энджи тупо кивнула.

– Будь поосторожней. Не порежься.

– Может быть, мы сумеем ее склеить.

– Не думаю.

Дейзи вытерла глаза тыльной стороной руки. Смахивая слезы, она смотрела на Энджи.

– Люси думает, что мама смотрит на нас.

– Привет. – В заднюю дверь вошел Сэм, улыбающийся и бодрый, будто десяти дней молчания и не бывало.

Брови Энджи поползли вверх.

– Что ты делаешь дома в середине дня?

– Надевайте ваши шляпки и перчатки, леди. Мы идем в город есть мороженое.

Взгляд Сэма упал на ткань, разложенную на столе, потом на коленопреклоненную Дейзи с разбитыми чашкой и блюдцем в подоле.

– Где Люси?

И к своей досаде и смущению, Энджи разразилась слезами. Мысль поесть мороженого оказалась не слишком удачной.

Сначала Сэму пришлось иметь дело с Люси, плакавшей в его объятиях и с рыданиями признавшейся, что хотела бы, чтобы Энджи никогда не жила с ними. Энджи вызывала в ней дурные чувства и выгнала ее из комнаты. Она хотела, чтобы с ней была ее настоящая мать. Единственное, что мог сделать Сэм, это держать ее в объятиях, гладить по спине и бормотать: «Знаю, знаю».

Он позволил буре разразиться и уже предвидел, что дело кончится извинениями, на которых он настоял.