Но когда я заснула, мне явился образ страшного всадника на огромной черной лошади, и я, с криком проснувшись, села в постели.

Был уже день. Через закрытую дверь я слушала суету приготовляемого завтрака и почувствовала вдруг сумасшедший голод. Все мое тело болело: я чувствовала себя так, будто меня в пах ударил копытом жеребец, и была уставшей, как после дня охоты. Мой живот неприятно колыхался, как молочный пудинг, — этим мне предстоит еще заняться. Я приподняла ночную рубашку, чтобы осмотреть мои бедра и колени — в последние месяцы беременности они просто исчезли из виду. И затем я поблагодарила богов за то, что мой пупок опять стал хорошеньким маленьким углублением вместо той разверстой ямы, в которую он превращался по мере роста плода.

Поглощенная чувством самодовольства, я встретила улыбкой Селию, вошедшую с подносом, на котором стоял мой завтрак. Кто-то уже побывал в саду и нарвал для меня белых фиалок, влажный, прохладный запах которых напомнил мне о лесах Вайдекра, где белые и синие фиалки, как озерца, сверкают между корнями деревьев. Одновременно с ним в комнату вплыл чудный запах крепкого кофе, свежих золотистых круассанов и бледного несоленого масла. Я почувствовала такой голод, будто постилась целый год.

— Отлично, — сказала я, поставила поднос на колени и быстро обмакнула круассан в кофе.

И только когда я, покончив с едой, очистила тарелку от каждой крошки, я заметила, что Селия выглядит бледной и уставшей.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросила я удивленно.

— Я устала. — Голос Селии звучал тихо, но в нем чувствовалась некая сила, понять которую я пока не могла. — Девочка всю ночь плакала. Она голодна, так как не берет ни соску, ни козье молоко. У кормилицы, которую мы наняли, пропало молоко, и теперь наша хозяйка подыскивает другую. Я боюсь, что дитя голодает.

Я откинулась на подушки и наблюдала за Селией из-под длинных ресниц. Мое лицо было непроницаемо.

— Думаю, что ты могла бы покормить ее сама, — ровным голосом продолжала Селия. — Только до тех пор, пока мы не найдем другую кормилицу. Боюсь, что у тебя нет выбора.

— Я надеюсь, что мне не придется делать этого, — после краткого колебания сказала я, словно проверяя силу этой незнакомой Селии. — Я бы хотела, ради нее и всех нас, видеть ее как можно меньше, особенно в эти первые дни, пока я еще так слаба.

Я позволила моему голосу слегка дрогнуть, следя, как ястреб, за реакцией Селии. Она мгновенно раскаялась и тихо сказала, глядя на меня виноватыми глазами:

— О, Беатрис, прости меня. Я была не права, думая только о ребенке. Конечно, я понимаю, что ты совсем обессилена. Заботы о малышке вытеснили из моей головы мысли о тебе. Прости меня, пожалуйста, моя дорогая.

Я кивнула и улыбнулась, посторонившись, чтобы Селия забрала поднос. Затем я улеглась в постель со вздохом блаженного удовлетворения, который Селия приняла за вздох изнеможения.

— Я оставлю тебя отдыхать, — сказала она. — Не бойся за маленькую. Я найду способ накормить ее.

Я кивнула.

Сколько угодно. Если б это был сын, мой мальчик, мой долгожданный сын, разве я доверила бы его какой-то грязной французской крестьянке с ее грязным французским молоком. Но девочка пусть живет как знает. Сотни детей растут на муке с водой, пусть она растет так же. Многие из них умирают от такой диеты. Ну что ж, возможно, это был бы выход для нее. Заставить Селию хранить этот секрет всю жизнь отнимет у меня слишком много сил, и не исключено, что наши отношения испортятся. Эти усилия и борьба были бы невысокой ценой за счастье видеть моего сына наследником, но девчонка не стоила того. Это неполноценное существо не заслуживает таких забот, да оно и вообще не стоит ничьих забот. В разочаровании я закрыла глаза и опять задремала.

Когда я проснулась, моя подушка была мокрой от слез, пролитых мною во сне. И когда я почувствовала прикосновение мокрого полотна к щеке, слезы полились опять. Как далеко моя родина от этой слишком натопленной комнаты в чужом городе. Нас разделяют угрюмые моря серых волн. Вайдекр далек от меня, и так же далеко от меня обладание им. Оно являлось мне, как чаша святого Грааля, и оставалось таким же недостижимым. Я отвернулась к стене и произнесла одно только слово, имя единственного человека, который мог подарить мне Вайдекр: «Ральф».

Затем я уснула опять.

Днем Селия опять вернулась с новым подносом для обеда. Там лежали артишоки, грудка цыпленка, рагу из овощей, пирожное, стакан молока и немного сыру. Я все съела с таким аппетитом, будто целый день гуляла по полям. Она подождала, пока я закончу, и затем налила мне полный стакан ратафии. Я удивленно подняла голову, но все-таки выпила его.

— Акушерка говорит, что тебе следует пить это днем, а вечером — пиво, — пояснила Селия.

— Для чего? — лениво поинтересовалась я, откидываясь на подушки и наслаждаясь приятным вкусом во рту.

— Чтобы появилось молоко, — твердо сказала Селия.

Тут я впервые обратила внимание на тонкие морщинки у ее глаз, которых я не видела прежде. Подобное нежному цветку лицо от этого не стало хуже, но в нем появилось новое выражение. Я опустила глаза, чтобы скрыть изумление. Селия восприняла материнство очень тяжело, и если так пойдет дальше, то к возвращению домой она потеряет свое очарование, в то время как я буду гладкой и отдохнувшей, как избалованный котенок.

— Здесь невозможно найти хорошую кормилицу, и я была вынуждена послать к кюре, настоятелю приюта Святой Магдалины, — пояснила Селия. — Но не похоже, что мы скоро получим благоприятный ответ. А пока ребенок плачет и плачет. Он не принимает ни коровьего молока, ни козьего, ни муки с водой, ни одной воды.

Я украдкой взглянула на Селию, совершенно не тронутая ее словами. Но ее решительный вид встревожил меня. С внезапным испугом я поняла, что сейчас она сильнее меня. Она защищала этого чертова выродка, как будто это и в самом деле было ее собственное дитя. Какие-то причины, возможно, месяцы ожидания, или желание угодить Гарри, или ее собственная мягкая натура и потребность в любви, — все это вместе заставило ее полюбить ребенка, будто она сама дала ему жизнь. Она приняла новорожденного в свои руки. Это она говорила с ним любящим голосом. Это ее губы впервые коснулись влажной и беспомощной головки ребенка. И теперь она защищала свое дитя. Она боролась за его жизнь и готова была на все ради его спасения. Я наблюдала за ней с неприкрытым любопытством. Передо мною стояла не та покорная девушка, с которой я обращалась как с породистым щенком. Это была взрослая женщина, несущая ответственность за другое существо, — и это делало ее сильной.

Она стала сильнее, чем я.

— Беатрис, — твердо сказала Селия. — Ты должна покормить девочку. Она не побеспокоит тебя. Как только она будет сыта, я унесу ее. И я ни о чем больше не попрошу тебя.

Она замолчала. Я ничего не отвечала. Я вполне была готова согласиться. Действительно, почему бы и нет? Это не испортит мою фигуру, которая, я уверена, скоро станет такой же гладкой и красивой, как раньше. Это позволит мне остаться в глазах всех добросердечной женщиной. Но я колебалась, мне было любопытно, насколько сильна эта новая Селия.