Не зная, в каком состоянии Аревало, я с неохотой оставила мою Исабель, которой было уже почти четыре года, на попечение слуг в нашей новой резиденции. Меня сопровождали Инес и Чакон с отрядом солдат. Стояла весна тысяча четыреста семьдесят четвертого года. Поездка прошла без происшествий, но страхи по поводу дома моего детства оказались обоснованными; замок еще сильнее обветшал, животные сбились в кучу в грязных загонах, а в зале стоял всепроникающий запах плесени и дыма. Мать моя исхудала и сильно постарела, а речь ее блуждала по неясным тропинкам между прошлым и настоящим, словно время было для нее бесконечной рекой. Она говорила об Альфонсо, словно до сих пор живом, но норой как будто не узнавала меня, и ее отсутствующий взгляд пронзал мое сердце словно ножом. Донья Клара, волосы которой побелели, но осанка, несмотря на преклонные годы, осталась прежней, рассказала мне, что мать теперь редко покидает покои, даже в любимый монастырь Санта-Ана не ездит. Как заметила донья Клара, путешествия в столь неспокойное время нежелательны и дорогостоящи, а деньги появлялись лишь от случая к случаю, когда их присылала я, поскольку Вильена в отместку перестал оплачивать содержание замка из казны.

— Когда-нибудь нам придется питаться одной курятиной, чечевицей и луком, — сказала донья Клара, а у меня сердце сжалось от известия, что даже дрова, никогда не водившиеся в изобилии на засушливом плоскогорье, приходится экономить и в зале настолько холодно зимой, что мясо можно вешать на потолочные балки, не опасаясь, что оно испортится. — Но мы переживем, mi nina. Что нам еще остается?

Я сидела с матерью за вышиванием, глядела на ее хрупкие пальцы, втыкающие иглу в ткань, и чувствовала, что сгораю со стыда. Пусть я сама ограничена в средствах, но больше не позволю, чтобы мать жила в столь плачевных условиях. Она преждевременно превращалась в калеку, измученная бездействием и тяжкой жизнью, которую ей приходилось терпеть. По крайней мере, следовало купить новые гобелены, ковры, жаровни и ткань для одежды, а замок — вычистить от верхушки до подвала. Пока Чакон с солдатами чинил полуразвалившиеся загоны и пополнял кладовые свежей дичью, я наступила на горло собственной гордости и написала Каррильо. После его стремительного отъезда из Дуэньяса мы не виделись, несмотря на мои примирительные письма, которые он отвергал, словно «обидчивое шестидесятилетнее дитя», как говорил Фернандо. Теперь же мне самой приходилось унижаться, чтобы получить необходимые средства; и похоже, что-то в моей просьбе смягчило его сердце, поскольку однажды вечером, когда мы собирались ужинать, вошел Чакон и объявил, что гость у ворот требует его впустить.

— В такое время? — воскликнула донья Клара, видевшая в любом посетителе возможную угрозу.

Другие женщины тревожно переглянулись; всем им хорошо были знакомы воинственные чиновники Вильены, что постоянно изводили их и запугивали.

Я велела Чакону пригласить гостя в дом; на ужин у нас было рагу из кролика и салат из сушеных яблок и моркови в миндальном молоке, а того, что могут съесть шестеро, хватит и на восьмерых. Но когда в зал вошла маленькая фигурка в плаще и откинула капюшон, я не сдержала удивленного возгласа. Бросилась к ней с распростертыми объятиями, к изумлению всех сидящих за столом.

— Как? — прошептала я, обнимая любимую подругу. — Как ты здесь оказалась?

— Разумеется, из-за Каррильо. — Беатрис улыбнулась и высвободилась из моих объятий. — Он просил передать тебе это.

Она сунула мне в руку набитый монетами кожаный кошелек.

— И на словах: Вильена умирает от желудочной опухоли и союз с Португалией для ла Бельтранехи распался. Король расторг брак с королевой и отправил ее в монастырь. Он по горло сыт раздорами и желает лично принять тебя в Сеговии.

Аревало провожал меня красновато-желтой осенней дымкой. Не желая с радостью бросаться на предложенное Энрике перемирие, я составила осторожный ответ, в котором говорила, что для меня крайне важно благополучие матери и я требую выделить мне давно полагающиеся средства как знак искренности его намерений. Деньги пришли быстро — верный признак, что Вильена действительно при смерти. Однако Фернандо посоветовал мне в письме не приближаться к Сеговии, пока не станет точно известно, что маркиз пал жертвой своего недуга и меня не пытаются хитростью заманить в ловушку. Совет показался разумным, и я продолжала ждать, вызвав Исабель к себе в Аревало и обустраивая замок на полученные от короля деньги.

Беатрис помогала мне и в деталях расписывала, как мрачный Каррильо прятался от всех в своем дворце в Алькале, пока неожиданно не проявил дерзость и не обратился к королю в попытке вернуть себе монаршее расположение.

— Он услышал, что Вильена болен, а Энрике блуждает между Сеговией и Мадридом, словно потерянная душа, не в силах смириться с неминуемой потерей фаворита. — Беатрис приподняла бровь; она никогда не скрывала своих чувств и не собиралась делать вид, будто ей хоть сколько-нибудь жаль Вильену. — Энрике согласился встретиться с Каррильо, и они вместе договорились о примирении с тобой.

Я взглянула на нее, измеряя балдахин над кроватью матери, для которого мы собирались купить новые занавески.

— Надо понимать, вы с Кабрерой тут совершенно ни при чем?

— Я этого не говорила. На самом деле очень даже при чем. Именно мой муж доставил королю письмо Каррильо, откопав его, нераспечатанное, из груды заброшенной корреспонденции высотой с сам алькасар. А как только он убедил Энрике принять архиепископа, за дело взялась я. — Она немного помолчала для пущего эффекта. — Сказала Энрике, что, если он помирится с тобой, в Кастилию вернется мир, подобно древу, чьи высохшие ветви вновь зазеленели и не увянут более никогда.

— Так и сказала? — Мне с трудом удалось скрыть улыбку. — Никогда не думала, что ты еще и поэт.

— Ради тебя я готова на что угодно, — язвительно бросила она.

Мы взглянули друг другу в глаза и расхохотались, испугав сидевшую у окна Исабель.

— Я так по тебе скучала, — сказала я, утирая слезы радости. — Не знаю, как вообще все это время жила без тебя.

— Но ведь жила? У тебя есть прекрасная дочка, есть та, — она добродушно кивнула в сторону Инес, которая разворачивала рулон нового дамаста, — кто может о тебе позаботиться, не говоря уже о гордом принце-воине, что защищает тебя щитом и мечом.

— Да, — тихо согласилась я. — Я действительно счастлива.

Несмотря на прежнюю привлекательную внешность, Беатрис после замужества несколько располнела. Я видела, что подруга счастлива не меньше меня, но вдруг сообразила, что за все это время она так и не зачала ребенка. Вряд ли в том была ее вина. Хотя в бездетности супружеской пары, как правило, винили женщин, румяные щеки Беатрис и ее искрящиеся глаза говорили о крепком здоровье. Возможно, подумала я, дело в том, что Кабрера старше ее. Может, как бывало с женщинами средних лет, мужчины тоже теряли свою силу по достижении определенного возраста.

— О чем задумалась? — спросила Беатрис, прерывая мои размышления.