За год нашего замужества он узнал меня намного лучше, чем Каррильо. В отличие от архиепископа, понимал, что мне отвратителен бессмысленный хаос правления Энрике, что я предпочла бы поддерживать некое подобие мира, пока мы прокладываем мой неотвратимый путь к трону. Мне не хотелось, чтобы подданные королевства страдали больше, чем уже выпало на их долю. И я не желала, чтобы от моего имени творились смерть и разрушения.

Я кивнула, чувствуя пронизывающий взгляд Каррильо:

— Да, именно так я всегда и говорю.

Переведя взгляд с Фернандо на архиепископа, я вдруг почувствовала, что мне хочется его утешить, — настолько постаревшим и усталым он мне показался. Никогда раньше не замечала кровавых прожилок на его лице, слезящихся глаз, отвисших щек, тусклого серебра в редеющей гриве. Он столь долго был для меня воплощением неутомимой грубой силы, что я не осознавала бремени прожитых им лет.

— Я сделаю все возможное, чтобы все ваши заслуги, церковные и прочие, были должным образом вознаграждены, — сказала я ему. — Можете не сомневаться, вы останетесь одним из моих самых доверенных советников.

Он долго смотрел мне в глаза. Я ничего не могла прочитать в его взгляде; казалось, лицо его превратилось в непроницаемую маску. Меня испугала происшедшая с ним внезапная перемена — прежде он всегда открыто проявлял передо мной свои чувства.

Затем он повернулся и вышел. Никто его не окликнул. Я начала вставать, намереваясь последовать за ним, но почувствовала на рукаве пальцы Фернандо.

— Нет. Пусть идет, — прошептал он. — Он нам больше не нужен.

Тяжелые шаги архиепископа смолкли в коридоре. Заскулили собаки, вновь укладываясь на потертый ковер у огня. Адмирал ждал, отведя взгляд. Чакон преданно посмотрел на меня, и мне стало ясно — он не хуже меня понимает, что все только что радикально изменилось.

После долгих лет постоянного влияния Каррильо я внезапно от него освободилась.

Я повернулась к Фернандо.

— Мне нужны перо и чернила, — спокойно сказала я, снова села и пододвинула к себе чистый лист бумаги.

Я сделала свой выбор.

Отныне нам с Фернандо предстояло следовать к своей цели в одиночку.

В моем письме говорилось: «Если в гневе или следуя дурному совету Энрике откажет мне в праве на трон, это станет немалым оскорблением и позором для королевства. Король ответит перед Господом за совершенное им зло, в то время как принц и я ни в чем не будем виновны».

То было весьма дерзкое заявление, намекавшее, что Энрике подвергает королевство опасности. И реакция на него в последующие месяцы оказалась именно такой, как предсказывал Фернандо. В городах и селениях, которые прежде поддерживали Энрике или сохраняли нейтралитет, распространяли мое письмо и вывешивали на стенах флаги с нашими переплетенными инициалами и словами: «Кастилия для Изабеллы!» Я пыталась возражать, говорила Фернандо, что не желаю славы узурпаторши, посягнувшей на права Энрике, но муж лишь смеялся.

— Какие права? Авила, Медина-дель-Кампо и еще шесть городов уже за нас, а сегодня вечером я отправляюсь в Сепульведу, чтобы вышвырнуть оттуда чиновников Вильены по требованию самого города. Если так пойдет и дальше, к Богоявлению вся Кастилия станет нашей.

Он плавал в своей стихии. Облачившись в кольчугу и доспехи, объединил солдат адмирала и посланные с юга Медина-Сидонией силы в готовое к бою войско, способное крушить стены, отпирать ворота и расправляться с королевскими гарнизонами под покровом ночи, когда лишь луна освещала им путь. К середине тысяча четыреста семьдесят второго года в наших руках оказалось более половины из четырнадцати главных городов Кастилии, а к началу тысяча четыреста семьдесят третьего мы уже были уверены в своей безопасности и перебрались наконец из Дуэньяса в большую новую резиденцию в Аранда-де-Дуэро, возле Вальядолида. Как только мы обосновались в новом дворце, даже самые непокорные гранды, что предпочитали содействовать Энрике и его зловещему фавориту, начали посылать нам тайные обещания поддержки.

— Кто бы сомневался, — язвительно заметил Фернандо. — Знают, что иначе я сровняю с землей их замки и насажу на пики их головы.

Хотя я никогда бы не призналась в том вслух, подобное заявление подтверждало неблагоразумное замечание Каррильо, что Фернандо не знает обычаев Кастилии. Раздражать грандов бессмысленно, даже опасно. Гордыня и тщеславие — две стороны одной монеты для этих господ, которые в течение веков изводили, умасливали и игнорировали своего монарха. Их нужно было переманить на свою сторону, укротить — так, чтобы они сами об этом не догадывались; в противном случае они лишь кусались бы, словно дикие псы, каковыми в душе и являлись. Подобное я постоянно наблюдала в детстве — хаос, посеянный Энрике в попытках умиротворить враждующие группировки грандов, междоусобные интриги и союзы, которые связали его по рукам и ногам, превратив в флюгер, вынужденный поворачиваться туда, откуда дует самый сильный ветер.

Так что, в то время как Фернандо взял на себя военные вопросы, я занялась дипломатическими, в течение многих часов корпела над письмами, пока у меня не начали мелькать темные пятна перед покрасневшими глазами и не выступила кровь на кончиках пальцев. На каждое полученное послание я отвечала лично, не упуская возможности расспросить о здоровье больного члена семьи, поздравить с рождением ребенка или выразить соболезнования в связи со смертью. Я хотела, чтобы обо мне узнали все высокомерные сеньоры, которые могли столь же легко разгромить нас, как и защитить. Исабель всегда оставалась рядом со мной, играла с погремушками или сладко сопела в колыбели у огня. Я трудилась изо всех сил, зная, что внешне незначительные знаки внимания и простой обмен новостями и любезностями могут в конечном счете склонить грандов на мою сторону в момент, когда я больше всего буду в них нуждаться.

Я представляла себе состояние Энрике, беспомощно наблюдающего, как его королевство восстает против него. Даже Вильена, похоже, слег от отчаяния, глядя, как рушится возведенный на его власти и лжи песочный замок. Хотя мне были не по душе чьи бы то ни было физические страдания, я все же втайне радовалась, что, избавившись от Вильены, смогу наконец навестить мать, не опасаясь усердных патрулей маркиза. Время летело незаметно, и в промежутках между моими трудами и заботой о дочери я едва находила минуту, чтобы вспомнить о матери. Хотя при любой возможности посылала в Аревало деньги и письма, ответы доньи Клары доходили не скоро, и, судя по их тону, дела в замке шли не столь хорошо, как хотелось бы.

Я надеялась, что Фернандо отправится в Аревало вместе со мной, ведь он так и не познакомился с моей матерью, но отец неожиданно вызвал его в Арагон, чтобы встретить посланников кардинала Борджиа, привезших долгожданное соизволение от папы. Кардинал желал провести переговоры между Арагоном и Францией, а в мире мы сейчас нуждались больше всего. Если Арагону удалось бы отбиться от крупного и агрессивного соседа, у нас освободились бы солдаты для борьбы за Кастилию. Тем не менее после свадьбы мы расставались впервые, и Фернандо мог отсутствовать несколько месяцев. Я знала, что буду отчаянно по нему скучать, хотя и старалась этого не показывать. Упаковав в его седельные сумки чистые рубашки — их я сшила собственноручно — и поцеловав его на прощание, я занялась своими делами, полагая, что так время пролетит быстрее и муж вернется раньше.