День 9. Наверное, я должна написать про Лизу. Для всех, кто прочтет мой дневник. Я надеюсь на это, потому что надежды спастись самой у меня с каждым днем все меньше. Вчера, когда Лизы не стало, я закатила безобразную истерику, сучила ногами и кричала на весь лагерь. Я требовала позвонить моей маме, чтобы она меня забрала. Кажется, я просила провести расследование и пригласить полицейских с собаками. Марго говорит, что я еще тыкала под кровать Лизы пальцем и негромко выла, но я думаю, она преувеличивает.

Мне «пошли навстречу», так говорят взрослые, когда не могут прямо сказать «не стали спорить с теми, у кого кукуха поехала». Позвонили маме, но прежде, чем передать мне трубку, сказали ей несколько слов. Вроде как «эти подростки» и «такая бурная фантазия». Вожатая, отвечавшая за наш отряд, заявила, что за Лизой приехали родители. Кажется, у нее умерла тетушка. Я была так взвинчена, что крикнула, что тоже не отказалась бы от мертвой тетушки. Это лучше, чем торчать в этой дыре, где меня заживо сожрут бабочки. Ага, представили, как прозвучало? Вот и я поняла только потом, когда меня насильно напоили успокоительными и отправили обратно. В нашу комнату, где больше не было Лизы. Хотя реальность была куда хуже. Лиза там все еще была.

Я снова пишу не по порядку, сейчас исправлюсь. Итак, это случилось в конце моей первой недели в лагере. Я к этому моменту уже уяснила, что высовываться из-под одеяла не стоит, а крошечные скребущие звуки на нем – это бабочки, которые облепляют ткань в надежде найти щелочку и добраться до кожи. И надо же было случиться этому с Лизой! После медпункта она вернулась спокойной и даже улыбалась. Врач ничего не нашла и только дала мазь для заживления ранок.

Клянусь, я хотела ей сказать, что у нее что-то шевелится на лодыжке, словно какой-то комочек движется по ноге. Но я не смогла. И кто бы смог?

А ночью она встала с постели. Я слышала, как скрипнула ее кровать. Сквозь тонкое одеяло был виден тусклый свет лампы, и я едва могла различить силуэт. Это точно была Лиза, кто же еще? Но утром Лиза утверждала, что спала всю ночь, и выглядела еще бледнее, чем предыдущим утром. И Марго подливала масла в огонь. По ее словам, скрипела кровать не Лиззи, а Тани. Да кто такая Таня, хотелось бы мне знать!

День десятый. Я бы не закатила истерику, если бы проснулась, а кровать Лизы была пуста. Ну, в тот день, когда она пропала. Но все было не так.

«Господи, как же невыносимо чешется! – выкрикнула Лиза, когда мы переодевались после завтрака на теннис. Ну, вы знаете, эти длинные прочные носки, которые к концу игры воняют так, что ими можно травить соседей. – Анька, сколько можно шуршать конфетами!»

Толстушка Аня в этот момент завязывала шнурки и выглядела такой же удивленной, как и мы все.

«Никто не шуршит, Лиза», – аккуратно произнесла Катя, но Лиза накрыла ладонями уши и замотала головой.

«Этот звук! – заорала она. – Он невыносим!»

И она полезла под кровать. Почему? Я не знаю. Я не знаю даже, почему никто из нас не остановил ее. Кажется, мы все так обалдели, что никто не двинулся с места, пока она вся не исчезла там. И вот тогда я заорала. А дальше вы знаете. Лизу не нашли, да и не искали. Якобы она уехала домой. К мертвой тетушке.

Не знаю, что там с тетушкой, но мы все своими глазами видели, как она полезла под кровать и не вылезла оттуда. Нас же не могут обманывать наши собственные глаза, ведь нет?

День одиннадцатый. Таня спала на той кровати, что оставалась свободной. Я хочу спросить Марго насчет своей кровати и боюсь. Потому что знаю ее ответ.

День двенадцатый. Сегодня в нашу комнату поселили новенькую. Маша по-настоящему спортивная девчонка, лучшая в беге и теннисе. Кажется, она поссорилась с соседками по комнате. Она с порога спросила, такие же мы курицы как те или нет. Марго ответила, что не такие. Теперь мы все прячем глаза и ждем, кто из нас расскажет про бабочек и тварь под кроватью. Это неправильно, но нам кажется, что если тварь заберет Машу, то еще одну ночь не заметит нас. Когда же начинает темнеть, мы с Катей наперебой рассказываем о подкроватье, о Лизе и о Тане. Ладно-ладно. О Тане рассказывает Катя, я ведь о ней ничего не знаю.

Маша смеется и обещает переловить всех бабочек и посадить в банку. Ну что же, моя совесть хотя бы чиста.

День тринадцатый. Вчера не могла писать. Я и сегодня не хотела. Я думала, с Лизой было страшно. Но когда мы проснулись вчера, Маша уже не спала и сидела на кровати. То есть, это мы думали, что она не спала, ведь она шевелилась. Не стоило подходить к ней близко. Ее грудь вздымалась, как будто она дышит, и Марго позвала ее на завтрак. И в этот момент у Маши дернулась шея, будто она пыталась что-то проглотить. Но вместо этого из ее рта показалась бабочка, темная и пыльная, точь-в-точь как одна из тех, что я нашла у лампы. Она юркнула обратно, и Марго зажала мне рот холодными пальцами.

«Не ори, нам все равно не поверят», – шепнула она.

Одна из сестричек Хариных, кажется, Ира, подняла кроссовок и ткнула им Машу в плечо. Маша рухнула на кровать, продолжая мелко вздрагивать от шевеления под кожей. Я не горжусь тем, что мы сделали. Мы не пошли на завтрак. Вместо этого мы стащили Машу с кровати вместе с простыней и закатили под кровать. Нам ведь все равно никто не поверит, тут Марго права.

Спать собираюсь на улице. Использую спальный мешок. Вот и пригодится.

День пятнадцатый. Все девочки повторили за мной и выбрались с мешками на улицу.

Расположились у кустов рядом с домиком. Залезли в спальные мешки. Удивительное дело, такая духота внутри, а снаружи холодно и сыро.

Долго не могли заснуть, а потом Марго прошептала: «Смотрите!». Вот чего ей стоило промолчать, спрашивается? Ненавижу Марго.

В результате мы вместо сна наблюдали за тем, как кто-то ходит в нашем домике. Лиза, Таня или Маша? Может, то существо, что живет под кроватью? Пошел дождь. Хорошо хоть уже светало. В домике никого не было, даже бабочек. Сегодня будем ночевать тут. Уже больше половины смены прошло, мы точно знаем, что должны делать. Все будет хорошо.

День шестнадцатый. Исчезли близняшки Харины. Катя утверждает, что