— Пешка на скаут 4, 2, — произнес Фористер команду стандартного дебютного хода.

Ничего не произошло.

— Моя переносная доска не оборудована системой голосового контроля, — извинилась Микайя. — Тебе придется набирать код.

Когда она указала на ряд углублений размером с кончик пальца, Нансия негромко загудела — это был ее эквивалент тех хрипов и кашля, которыми мягкотелые «прочищали горло», обозначая свое желание вмешаться в разговор. Оба игрока подняли головы, и после секундного удивленного молчания Фористер кивнул в сторону титанового пилона.

— Да, Нансия?

— Если вы дадите мне несколько секунд для изучения конфигурации, — предложила Нансия, — то я, вероятно, смогу воспроизвести вашу игровую голограмму в более отчетливом виде. И у меня, конечно же, есть система распознавания голосовых команд.

За то время, пока Нансия произносила эту фразу, она выделила участок виртуальной памяти и графический сопроцессор для решения данной проблемы. Прежде чем ее голос умолк, новое, куда более четкое голографическое изображение нарисовалось рядом с первым. Фористер издал восторженный возглас, увидев идеальную детализацию миниатюрных фигурок. Микайя протянула руку, словно желая потрогать совершенно точно воспроизведенный спутник с тремя шарообразными отсеками — жилыми и складским, снабженными крошечными шлюзами и соединенными трубообразными переходами.

— Превосходно, — восхищенно выдохнул Фористер. — Но не отнимет ли это слишком много процессорной мощности, Нансия?

— Только не тогда, когда мы сидим на планете, — ответила Нансия. — И я не использую этот процессор во время выполнения обычной навигации. Может быть, придется ненадолго прерваться, когда мы будем в сингулярности, это действительно потребует некоторой концентрации, но…

Фористер на миг прикрыл глаза.

— Все в полном порядке, Нансия. По правде говоря, мне в любом случае не придет в голову играть в трехмерные шахматы во время прохождения сингулярности.

— И мне тоже, — согласилась Микайя, слегка зеленея при одной мысли об этом. — В такой момент совершенно не думается ни о каких пространственных играх.

— А мне думается! — радостно возразила Нансия.

Менее чем через два стандартных Центральных часа первая партия в трехмерные шахматы была прервана появлением Сева, который передал угрюмого Дарнелла Овертона-Глаксели для транспортировки на Центральный.

— Он сломался, когда я продемонстрировал ему кристалл с показаниями Хопкирка, — сообщил Брайли остальным, когда Дарнелл был заперт в каюте. — Забавно — он словно ожидал, что в один прекрасный день за ним кто-нибудь придет. Большую часть того времени, пока мы летели на флайере, он рассказывал мне все, что знает о трех остальных. Вот запись.

— О четырех, — поправила Нансия, когда Сев вложил инфокарту в ее считыватель.

— Трех, — повторил Сев. — Фасса. Альфа. И… Блэйз. — Произнося последнее имя, он старался не смотреть на Фористера.

— Никто из них не сказал ни слова об участии Полиона де Грас-Вальдхейма? — Нансия не могла в это поверить.

Сев пожал плечами:

— Кто знает? Может быть, и говорить нечего. Никогда не знаешь, вдруг в корзине с гнилыми яблоками окажется одно хорошее.

«Только не Полион». Однако Нансия не высказала этот протест вслух. После разговоров, подслушанных ею во время ее первого рейса, она была убеждена в полной аморальности Полиона де Грас-Вальдхейма. Но этично ли было разглашать содержание этих разговоров? Калеб всегда был так непоколебимо против всего, что хотя бы подразумевало шпионаж… Нансия никогда бы не решилась сказать ему.

Но прошло пять лет. Сама Нансия изменилась и теперь видела оттенки серого там, где прежде для нее существовали только четко разграниченные уставом КС черное и белое. Даже Калеб мог измениться; в конце концов, он согласился на эту тайную миссию.

Но он был против.

Он почувствовал бы себя вдвойне преданным, если бы Нансия нарушила его этический кодекс, когда самого Калеба даже не было рядом, чтобы направить ее по верному пути.

Может быть, ей следует еще немного помедлить с принятием решения.

— Все равно, возможно, имеет смысл заглянуть на Шемали, — предположила Нансия. — Никогда не знаешь, может быть, мы сумеем найти там какие-то улики, связывающие де Грас-Вальдхейма со всеми остальными. — «У нас уже были бы улики, если бы все они не боялись сказать против него хоть слово».

— Возможно, — согласился Сев. — Встретимся там после Ангалии?

— Я думала, вы летите с нами! — Микайя Квестар-Бенн приподнялась из кресла, протянув руку прямо через голографический шахматный куб, созданный Нансией.

— Я тоже, — согласился Сев. — И тем не менее. Встречусь с вами на Шемали. Что-то надвигается.

Он вышел прежде, чем кто-либо успел задать ему вопрос, и слетел по трапу, перескакивая через три ступеньки разом и посвистывая на бегу. Нансия подумала, не захлопнуть ли перед ним люк и не продержать ли внутри до тех пор, пока он не объяснит, что задумал.

Конечно же, она этого не сделала. Это было неэтично, это было бы сознательным злоупотреблением своими возможностями, то есть именно тем, против чего строго предупреждали уроки этики, входившие в программу обучения любого капсульника.

И все же соблазн был велик.

— Что-то сделало этого молодого человека чрезвычайно счастливым, — задумчиво промолвила Микайя. — Хотела бы я знать, что именно. Нансия, есть ли что-нибудь настолько потрясающее в записи показаний этого Дарнелла Овертона-Глаксели?

Нансия начала сканировать карточку еще до того, как Микайя заговорила.

— Там нет даже ничего интересного, — ответила она, — если только вас не заинтересует отвратительное перечисление случаев мелкого взяточничества и коррупции.

— Да, похоже, этот Овертон-Глаксели — просто дешевка.

— Не желаете изучить его показания лично? — предложила Нансия. — Вы можете заметить что-нибудь, что пропустила я.

Микайя кивнула:

— Я так и сделаю. Но сомневаюсь, что что-нибудь обнаружу. Брайли сказал, что против де Грас-Вальдхейма нет свидетельств, так что за чем бы его ни понесло на Шемали, это не наше дело. Черт бы побрал этого парня! Ну ладно, полагаю, что узнаем что-либо, когда окажемся на Шемали.

— Но сначала, — напомнил Фористер, — нам нужно завершить миссию на Ангалии.

Лицо его снова стало серым и безжизненным; недолгое оживление, возникшее во время игры в трехмерные шахматы, исчезло без следа. «Он выглядит так, словно смертельно болен. Неужели фамильная честь для него так важна?» Нансия попыталась представить, как бы она себя чувствовала, если бы узнала, что ее сестра Джиневра уличена в коррупции, злоупотреблении должностью в ПТП и растрате служебных фондов.

Невозможно было даже вообразить подобное. Ну а если бы Фликс — Нансия не могла придумать, что бы такого мог совершить Фликс, — но что, если бы он попал в дурную компанию — как Блэйз — и сделал что-то такое, что заставило бы ее собирать против него улики, арестовать его, отвезти на Центральный, чтобы там брата судили и отправили в тюрьму, на много лет разлучив с его любимой музыкой?