* * *

— Единожды солгавший будет лгать всегда! — объявил Энтони, протягивая Джулии меню. — Ты на меня намекаешь?

— Не воображай, что ты пуп земли, моя дорогая! Я имел в виду твоего дружка Кнаппа!

Джулия положила меню на стол и знаком отослала приближавшегося официанта.

— О чем ты?

— А ты как думаешь, о чем я могу говорить в Берлине, в ресторане, за обедом в твоем обществе?

— Ты что-то раскопал?

— Я раскопал, что Томас Майер, он же Томас Ульман, является репортером газеты «Тагесшпигель», и могу дать голову на отсечение, что он каждый день общается с этим поганцем, который наговорил нам невесть что.

— С чего ты взял, что Кнапп нас обманул?

— Ну это ты сама у него спросишь. Я подозреваю, что на то есть свои причины.

— И как же ты узнал все это?

— А я наделен сверхъестественными способностями! Вот тебе одно из преимуществ человека, низведенного до состояния машины.

Джулия растерянно взирала на отца.

— Что тебя удивляет? — продолжал Энтони. — Ты ведь придумываешь мудрых зверюшек, которые беседуют с людьми, так почему же я не имею права блеснуть кое-какими неординарными качествами перед своей дочерью?

Энтони протянул было Джулии руку, но, спохватившись, отдернул ее, взял стакан и поднес его к губам.

— Осторожно, это же вода! — крикнула Джулия.

Энтони испуганно дернулся.

— Я… я не уверена, что это полезно для твоего электронного устройства, — шепнула она, сконфуженная тем, что привлекла внимание других посетителей.

Энтони устремил на дочь испуганный взгляд.

— Ты, кажется, спасла мне жизнь, — сказал он, отставив стакан. — Вернее… то, что можно назвать жизнью.

— Так каким же образом ты это узнал? — повторила Джулия.

Энтони пристально посмотрел на нее и решил умолчать о своем утреннем посещении архивов Штази. В конце концов, важны были не поиски, а их результат.

— Можно сменить фамилию, подписывая статьи, но когда ты пересекаешь границу, это совсем другое дело. Если мы увидели тот знаменитый рисунок в Монреале, значит, он там побывал; отсюда я сделал вывод, что он, вполне возможно, мог заодно посетить и Соединенные Штаты.

— Значит, ты действительно имеешь сверхъестественные способности?

— Ну… главное, что я имею старого друга, который прежде работал в полиции.

— Спасибо! — прошептала Джулия.

— Что ты намерена делать?

— Сама не знаю. Прежде всего я просто счастлива, что Томас стал тем, кем мечтал стать.

— А именно?

— Он мечтал работать репортером.

— И ты полагаешь, что это было единственной его мечтой? Неужели ты действительно думаешь, что в тот день, когда ему захочется пересмотреть свою прошлую жизнь, он откроет альбом с газетными вырезками и фотографиями из своих репортажей? Карьера — подумаешь, невидаль! Да знаешь ли ты, сколько людей в минуту одиночества ясно осознали, что эта пресловутая удача, которую, по их убеждению, им удалось поймать, навсегда разлучила их с близкими, а то и с самими собой?

Джулия взглянула на отца и инстинктивно почувствовала, сколько грусти таилось в его улыбке.

— Ладно, можешь не отвечать на мой вопрос; скажи только, что ты собираешься делать?

— Вернуться в Берлин — это, конечно, было бы самое разумное.

— Знаменательная оговорка! Ты сказала — Берлин? Но, по-моему, ты живешь в Нью-Йорке.

— О, это просто моя глупая рассеянность.

— Странно, еще вчера ты назвала бы это знаком.

— Но ты же сам недавно сказал: вчера — это вчера.

— Не заблуждайся, Джулия, — негоже строить свою жизнь на воспоминаниях, которые легко оборачиваются сожалениями. Счастье должно быть подкреплено хоть чем-нибудь определенным, даже в минимальной степени. И еще помни, что теперь тебе придется делать выбор самостоятельно. Меня уже не будет рядом, чтобы принимать за тебя решения, да, впрочем, ты уже давно принимаешь их сама. Но только берегись одиночества, это опасная компания для человека.

— А ты-то с ним знаком — с одиночеством?

— Мы частенько встречались на протяжении долгих лет — если ты это хотела узнать, — но чтобы прогнать его, мне достаточно было вспомнить о тебе. Скажем так: я осознал некоторые вещи, хоть и слишком поздно; а впрочем, не мне жаловаться, ведь большинству таких же, как я, глупцов никогда не достанется та исключительная привилегия, что выпала на мою долю, пускай всего лишь на несколько дней. Послушай, Джулия, я произнесу еще кое-какие верные слова: мне очень не хватало тебя, но теперь я уже ничего не могу сделать, чтобы наверстать потерянные годы. Я упустил их как последний дурак, потому что нужно было работать, потому что я считал своим долгом выполнять какие-то обязанности, играть какую-то роль, а ведь единственным стоящим театром моей жизни была ты… Ну ладно, хватит болтать, эти причитания не нужны ни тебе, ни мне. Я охотно проводил бы тебя к Кнаппу, чтобы надавать ему пинков в задницу и выбить из него правду, но я слишком устал, а кроме того, как я уже говорил, это твоя и только твоя жизнь.

И Энтони потянулся за лежавшей на столе газетой. Развернул ее и начал просматривать страницу за страницей.

— А я думала, ты не читаешь по-немецки, — сказала Джулия, проглотив комок в горле.

— Ты еще здесь? — удивился Энтони, переворачивая страницу.

Джулия сложила свою салфетку, отодвинула стул и встала.

— Я тебе позвоню после того, как встречусь с ним, — сказала она, отходя от стола.

— Смотри-ка, они обещают к вечеру ясную погоду! — отозвался Энтони, глядя в небо.

Но Джулия уже вышла на улицу и остановила такси. Энтони сложил газету и вздохнул.

* * *

Такси подъехало к терминалу аэропорта Рим-Фьюмичино. Томас расплатился с водителем и обошел машину, чтобы открыть дверцу для Марины. Пройдя регистрацию и контроль безопасности, он повесил сумку на плечо и взглянул на часы. Самолет отправлялся через час. Марина бродила вдоль витрин бутиков; он взял ее за руку и повел в бар.

— Что будешь делать сегодня вечером? — спросил он, заказав два кофе у стойки.

— Собираюсь побывать в твоей квартире, мне давно хотелось увидеть, как там у тебя.

— Большая комната, рабочий стол у окна и кровать напротив, у стены.

— Это меня вполне устраивает; ничего другого и не требуется, — ответила Марина.

* * *

Джулия распахнула дверь редакции «Тагесшпигель», подошла к стойке приема и попросила встречи с Юргеном Кнаппом. Женщина-портье сняла трубку.